Проблемы взаимоотношений мировых империй в трудах русского геополитика А.Е. Снесарева

Пусть другие перекраивают динамику Европы – мы желаем остаться только вестниками и проводниками мира
А.Е. Снесарев

«Роковые вопросы» как мировой, так и российской геополитики, в том числе проблемы империй и перемещений порой гигантских потоков народов, в полной мере трудно постичь без знания творческого наследия блистательного русского ученого Андрея Евгеньевича Снесарева,человека, обладавшего энциклопедической образованностью, государственным умом, широким политическим кругозором. Андрей Евгеньевич являлся оригинальным философом, но его философская система не изучена, практически не оценена, хотя и носит мощный эвристический потенциал. Его идеи выводят на актуальные проблемы современности. Жизненный путь Снесарева перекрыл период правления от Александра II до Иосифа Сталина^[1]. Судьба его, как и многих блистательных людей бывшей Российской империи, сложилась трагически. Не без надежды на скорый провал социалистического эксперимента в России^[2], Снесарев начал сотрудничать с советской властью, хотя неизменно дистанцировал себя от партийного фанатизма и космополитической идеологии и революционного нетерпения.

27 января 1930 г. начался последний круг жизни и долгие годы мучений для ученого с мировым именем. Арестованный по делу монархической организации «Русский национальный центр», он был приговорен к расстрелу, однако замененному пребыванием в Соловецком лагере^[3]. Его мучили в подвалах Лубянки и освободили только после ликвидации заговора М.Н. Тухачевского.

4 декабря 1937 г. он умер практически в забвении на руках жены, ненадолго пережившей его. Многие «спасительные истины» русского ученого были проигнорированы советским руководством: его труды не читали и о них не вспоминали^[4], и сама геополитика считалась лженаукой с 1934 г.

Поистине, великое идейное наследие, оставленное Снесаревым, и сегодня еще не постигнутое в полной мере, актуально не только обращением в прошлое, но и возможностью для будущих прогнозов. Его труды охватывают период конца XIX и первую треть XX столетия, он прослеживает судьбу Российской Империи в преддверии ее революционной ломки.

В начале ХХ столетия Снесарев предупреждал соотечественников о возможных будущих трагедиях в судьбах Российской Империи: «Наша Родина нуждается в самом глубоком покое, ее границы должны быть совершенно надежны, и потому все внимание общественных сил должно быть приковано к внутренним реформам. Мы… [не должны] лезть в драку… Воевать нам еще очень и очень рано» … «Россия ни в коем случае не должна вовлечь себя в европейский конфликт. Каковы бы ни были наши интересы на Балканах, но они не могут оказаться на высоте условий, диктующих войну для современной России. Это не значит, что мы должны себя держать малодушно и молчаливо в грядущем концерте дипломатических собеседований, но увлечь себя до готовности рисковать войною мы права не имеем»^[5].

Изучая наследие А.Снесарева, удалось обнаружить достаточно интересный материал под названием «Дружба ценна сама по себе»^[6]. Именно так Снесарев характеризовал отношения России и Италии в начале ХХ века.

«Что важно в отношениях России и Италии, – задавался вопросом русский ученый, – так это постоянная и планомерная доброжелательность. Мы не должны преувеличивать ценности взаимных интересов и той, и другой сторон, которые в некоторых случаях, может быть, и значительно скромны, но, как таковые, в их прямом и ясно учтенном для нас смысле, они имеют постоянную для нас ценность… Мы совсем не поклонники тех взглядов, представители которых из Италии хотят создать какой-то пластырь для нашей юго-западной соседки. Это значит раздувать итальянский курс нашей политики далеко за пределы реальной оценки и прививать ему столь опасную в искусстве дипломатии идеологию… Мы можем спокойно сказать всей Европе, а не одной только Италии, что для нас дружба с нею имеет цену сама по себе как источник и поддержка наших взаимных интересов и как закрепление столетия дружественных отношений; что под оболочкой этой дружбы мы не имеем в виду посторонних расчетов вроде перебрасывания Италии из одной дружественной семьи в другую и что, вообще, мы желаем лишь констатировать продолжение наших добрых связей с Италией, без какого бы то ни было – хотя бы отдаленного – последствия на ее политический курс. Пусть другие перекраивают динамику Европы – мы желаем остаться только вестниками и проводниками мира»^[7]

Снесарев значительное место в своих исследованиях отвел сопоставлению судеб двух крупнейших империй – Российской и Британской, от взаимоотношений которых зависели судьбы миллионов людей и не только их подданных. Наделенный фантастическими лингвистическими способностями, знавший 14 европейских и восточных языков, Снесарев сам стал лидирующей фигурой Большой политической Игры великих держав в Афганистане и Северной Индии, играя между Российской и Британской Империями в течение конца XIX и начала XX веков.

Сегодня не секрет, что в 1921 г. генералом Брусиловым был разработан план организации похода в Индию. Велик был соблазн ударом по Индии ликвидировать британское мировое господство. Снесарева направили возглавить индийский поход. Он формировал армию вторжения из местной Красной гвардии и басмаческих формирований, разжигал восстания в Пуштунистане, организовывал снабжение афганской армии, засылал агитаторов в Индию. Снесарев указывал на то, что «энергия поступательного движения России и Англии переходит в соперничество по сближению этих стран до политического соприкосновения, причем перекрещивание интересов совершается на фоне самобытного, продолжающего существовать и восходящего в своем значении азиатского мира»^[8]

Рассматривая проблемы взаимоотношений Российской и Британской империй, Снесарев подчеркивал, что «три века тому назад Россия и Англия начали проникать на территорию огромного материка Азии: первая – с запада, вторая – с юга; поступательные движения обеих первоклассных стран, сильно различающиеся по мотивам и руководящим причинам, но значительно сходные по внешним признакам, каковы, например, одинаковость политических и военных поводов, движения по линиям наименьшего сопротивления и т.п., привели их в первой половине прошлого столетия к политическому соприкосновению на театре Средней Азии»^[9]

Вся энергия держав конденсировалась в состязание двух теперь сблизившихся держав за политическое преобладание и будущее властвование над Средней Азией.

Снесарев убедительно доказывал, чтоключом «к мировым политикам», или на языке современных геополитиков «сердцем земли», все же являются не земли Европы, а территория, охватывающая российский Туркестан, Хиву, Бухару, Тибет, Кашгарию, Памир, Афганистан, Восточную Персию, Балучистан (Baluchistan) (северной) Индии».

Именно этот крайне нестабильный и изменчивый регион, утверждал Снесарев, часто находился на периферии великих империй, включая созданные Александром Великим и Монголами. Единственным основным исключением к этому правилу явилось создание Тимуром своей империи с центром в Центральной Азии в XIV веке. Снесарев утверждал, что в XIX и XX веках Российская Империя и Советский Союз действовали в качестве фактических законных приемников Ченгиз Хана и Тимура. В этом плане достаточно интересна мысль Снесарева о двух типах границ – как государственной, так и называемой стратегической.

Снесарев отмечал, что страны-соперницы российская и британская империя резко различны между собой, вследствие чего склонны применять разные приемы борьбы…^[10] Вместе с тем, Снесарев подчеркивал, что в целом вопрос был бы слишком прост и примитивен, если «бы все сводилось к одному лишь состязанию двух европейских держав; но судьбе угодно было сделать вопрос более сложным. Обе европейские волны, представляемые нашей Родиной и Англией, двигаясь по материку Азии, катились не по мертвому безжизненному пространству, они на своем победоносном пути крыли старое, более древнее чем Европа, азиатское дно; но, покрыв его и даже до некоторой степени заглушив своей мощью, культурой, своими техникой и золотом, они не убили его окончательно»^[11].

Азиатский мир продолжал жить своими старыми устоями, храня в глубине упорную мысль о других идеалах, о другом жизненном укладе и религии. Время от времени, уже подчинившись европейским державам, этот мир решительно и пылко проявлял себя против одной из победительниц, иногда даже с частичным успехом.

В этом соперничестве двух империй – политическая победа в Средней Азии всегда оставалась за Англией. Снесарев объяснял это большей культурой Англии, в ее несравненном с нами [Россией] богатстве, в большей гибкости и разнообразии ее приемов политики. В то же время он подчеркивал, что может быть славянин и не уступает англосаксу в природном политическом даровании, но в смысле развития его Англия как нация и англичанин в частности, стоят значительно выше России и русского»^[12].

Объясняя пространственное движение России, Снесарев полагал, что «более даровитая политически и более устойчивая вообще ветвь славянского племени – русский народ…очевидно не могла довольствоваться Великой российской равниной для окончательного самоопределения в пространстве. «Много столетий велся этот процесс искания великим народом более обширной и более разнообразной по содержаниюплощади для создания окончательной территории, и этот процесс быть может не закончился еще и ныне»^[13], – такова мысль Снесарева.

Важную причину поступательного движения русских Снесарев видел в так называемом «стремлении к власти». Под этим он понимал тот постоянный внутренний импульс, который побуждал как отдельные личности, так и целые государства, расширять сферу своего влияния, овладевать все более слабым, выполнять пословицу «большому кораблю – большое плавание».

Говоря о Российской Империи, Снесарев подчеркивал следующее: «На север мы без труда дошли до холодной линии океана, но льдины, заковывающие его на три четверти года, не обещали нам чего-либо выгодного. На западе славянский мир давно столкнулся с сильным германским племенем и должен был не только остановиться перед этим одинаково могучим противником, но даже уступить ему некоторые из его исконных мест, в этой же борьбе он потерял часть своей семьи в лице чехов, поляков и других племен…»^[14].

Снесарев отмечал, что на юг Россия пробивались всегда с большим упорством и более сознательно; в этом направлении нас особенно тянули к себе Средиземное море и колыбель нами воспринятой религии и культуры - Византия, но в XVII-XVIII веках мы сталкивались здесь с сильными и находившимися тогда наверху своего могущества османами, а в XIX веке, когда Турция постепенно слабела, мы в южном направлении встретились с ее помощниками: Англией и отчасти Австрией, в новейшие дни, как известно, на страже Босфора появился еще новый часовой в лице Германии»^[15].

В связи с этим, - продолжает Снесарев, - подобные преграды на севере, западе и юге заставили народную энергию искать другого исхода и других путей, русскому народу оставалась Азия, и он рванулся в нее по всем возможным направлениям; этих направлений издавна существовало три – прямо на юг, через Кавказ, на юго-восток – через киргизские степи и далее к Индии и на восток по Сибири к Великому океану и Китаю»^[16]

Азия для русского народа, – по оценке Снесарева, - зажатого со стороны запада и Северного океана, «…представляла несравненно меньшее препятствие, чем Европа. Коренные жители Азии, народы финского, монгольского и тюркского племен, были малочисленны, разбросаны или раздроблены, подавлены неприветливой природой и по многим причинным не были подготовлены, а может быть, и совсем не годились для роли долговечного исторического народа; поэтому они не могли представить собой той преграды, которая встречала нас на западе и юго-западе^[17].

Движение России на восток, по убеждению Снесарева, «было так естественно, раз русскому народу суждено было сделать историю, то возникает вопрос, почему это движение мы начали так поздно, только с XVI столетия, почему на материке Азии нас могли предупредить другие народы Европы, хотя бы, например, французы или англичане. Ответ на такой вопрос получится едва ли скоро. Темная и мало разгаданная Азия, словно сфинкс, стоит преградой на пути решения тех задач, в которых заинтересованы Азия и Европа.

И далее Снесарев высказывает очень глубокую, хотя и не бесспорную мысль о следующем: «заблаговременное и серьезное изучение этой страны, проливая ясный свет на среднеазиатский вопрос, спасло бы нас не один раз от печальных промахов в других частях, а прежде всего в средней части нашего огромного азиатского фронта. Быть может, мы сочли бы тогда пустой потерей времени пробиваться к Средиземному «озеру», насильно вызывая тем к жизни давно умершие идеалы Карфагена, Венеции, Генуи и др. торговых республик, теперь также бедных или совершенно погибших, как и роль создавшего их моря; с другой же стороны, и на Дальнем Востоке мы, быть может, шли бы более размеренным и осмысленным шагом и не пережили бы недавнего позора. Не покажут ли хотя теперь наши неудачи на Ближнем и Дальнем Востоке тот центр тяжести нашей азиатской политики, который так давно и систематично нами упускался из виду?»^[18]

Вслед за Н. Макиавелли и задолго до Г. Моргентау и Г. Киссинджера, Снесарев призвал культивировать, причем на российской почве, искусство реальной политики здорового (разумного) эгоизма.

В этой связи он рассуждал о том, что Россия не должна придерживаться «глупой теории международной сентиментальности и самопожертвования и представляться на конференциях в роли какого-то бескорыстнейшего Дон-Кихота, которому ничего не нужно и который выступает на сцену с исключительно превыспренней целью раздавать подарки…»

Конкретизируя свою мысль, он обращался к проблеме проливов. Снесарев замечал, что нередко российские деятели рассуждают так, что «и Дарданеллы нам совсем не нужны…», «Дарданеллы, если и утратили для нас старинный острый интерес, то все же сказать, что они нам не нужны, более чем грешно; дружить с Турцией, исконным нашим врагом и врагом наших младших братьев, – эта мысль тоже едва ли улыбнется русскому человеку. Правда так мыслит Англия. Она по-прежнему «считает» проливы для России не нужными, а за Турцией она начинает ухаживать изо всех сил…»

Снесарев отмечал в одном из своих сочинений: «Мы нередко встречаем людей, которые углубляются в труды Моммзена, Гиббона, Маколея, Финлея и др. историков, чтобы понять судьбы Рима и Византии и выяснить влияние на жизнь этих государств их колониальной политики, а между тем на наших глазах в Англии вновь повторяются события, столь похожие на пережитые в дни падения Рима и Византии, выплывают на сцену те же ошибки государства и уже зреют плоды этих ошибок, а мы идем мимо этих событий, безучастные и невнимательные»^[19].

С другой стороны, он подчеркивал, что «судьбе угодно было поставить нас у ворот английского могущества, расположив нашу Родину недалеко от Индии. Не Англии надо бы руководить нами и систематически становиться на пути наших замыслов и нашего величия, а, наоборот, мы должны держать ее в руках, мы должны предписывать ей свою волю. Будем помнить, что совсем недалеко от нас за снеговым хребтом Восточного Гиндукуша лежит Индия, опора британского могущества, а может, и вправду ключ ко всей мировой политике»^[20].

В отношении Балканского региона Снесарев высказывал следующие мысли: «На Балканах мы преследовали и чисто личную цель, которая сводилась к нашему движению вперед, к прорыву в воды Средиземного моря и к воссоединению единоверных нам народов под главенством России и цель общеславянскую»^[21]. «Не отказываясь от личных целей на Балканах, нам хочется все же вспомнить про одну личную цель России, которая едва ли может быть ею упущена из виду. Мы разумеем ее своеобразное положение на Черном море, не соответствующее ни достоинству России, ни нашим разносторонним государственным задачам. Рано или поздно, но России нужно сбросить с себя эти цепи, когда-то наброшенные на нее заботливой рукой Альбиона»^[22].

Снесарев пишет о том, что «На Балканах мы совсем сбились с толку…Попытка нашей дипломатии идти на Балканах рука об руку с Англией была, конечно, ошибкой, ибо наши интересы с интересами Великобритании совпасть здесь не могут; но и этого курса мы не могли держаться и создали в результате какую-то толчею, в которой мы не можем понять ни себя, ни других»^[23]

В первом десятилетии ХХ в. Снесарев констатировал, что «Россия придерживается в настоящий момент политики бесконечного великодушия и постоянных уступок»^[24]. Однако, предупреждал он, «Европа умна; она всегда сумеет придумать для нас такую густую повязку, которая плотно охватывая наши глаза, делает нас слепцами». Он называл очевидно гнилою политику России, которая связана с «донкихотским исканием счастья для чужого народа, покупая его собственными минусами». Он подчеркивал: «от трезвых янки, конечно, нельзя ожидать иной политики, как политики здорового эгоизма. Плоха та политика, которая руководится не одним рассудком, а сентиментальными или иными чувствами. Вытаскивание для других каштанов из огня – занятие неблагодарное, на котором легко можно обжечься»^[25].

Снесарев предупреждал Россию от непродуманных политических скачков, малодушной торопливости, и, напротив, отдавал предпочтение курсу известной последовательности вариаций и перемен^[26].

В канун Первой мировой войны он писал о том, что «напряженное соперничество Англии и Германии является, как известно, доминирующим фактором при всех осложнениях на пространстве почти всего старого континента…». Прозорливый русский ученый главной реальной опасностью для России начала ХХ века все же считал «силы зла и террора», разрушавшие Отечество изнутри. В начале прошлого столетия Снесарев в письме из Лондона своей сестре заметил следующее: «Нет, в русских я не разочаровался, даже больше: чем больше присматриваюсь к Западной Европе, тем более и более удивляюсь величию и способностям русского человека…».

Как известно, история – это неразрывная связь времен, единая цепь, где важно каждое звено, в том числе и день сегодняшний. В XXI столетии большая политика идет своими путями и цивилизационная самостоятельность России, ее радикальная знаковость по отношению к Западной и Центральной Европе, удачно сочетаются с включенностью ее в Большую Европу. Представляется, что наследие Снесарева, созвучное современности, благодатно способствует пониманию сложных вопросов современности.