Проблема отречения НиколаяII от престола. (Советская и русская зарубежная историография 1920–30-х гг.)

 

В историографии февральско-мартовских событий 1917 г. литература 1920-х – 30-х гг. занимает особое место, в частности, еще и потому, что многие советские и практически все эмигрантские авторы, писавшие о них, принимали непосредственное участие в Февральском перевороте.

Большевистская концепция Февраля, в своих основоположениях восходящая к его пониманию В.И. Лениным, а в конце 1930-х гг. закрепленная в том каноне, который ей придал «Краткий курс истории ВКП (б)» в литературе 1920-х – 1930-х гг. представлена в целом ряде трудов*. Наряду с анализом проблемы социальной природы Февральской революции и её политической сущности, определенное внимание в них уделялось изучению конкретных событий, связанных с отречением Николая II. Особо значимые в этом плане публикации документов эпохи, осуществленные Истпартом, в частности, в журнале «Красный архив».

Исследованию политической обстановки, предшествующей отречению, хода событий, завершившихся «Манифестом» 2 марта 1917 г., реконструкции мотивов и логики поведения Николая II посвящены также книги историков и публицистов, не принадлежащих в 1917 г. к большевикам: И.М. Василевского, С.Д. Мстиславского, Н.Н. Фирсова, П.Е. Щеголева и др.*. Сохраняет источниковедческую ценность сборник документов и воспоминаний об отречении, изданной в 1927 г. под редакцией Щеголева[1] (13; С 5-28).

В историографии 1920-х фактически общепризнано утверждение, что, несмотря на то, что вооруженное восстание произошло внезапно не только для самой политической оппозиции («Прогрессивного блока» – «П.Б.»), но прежде всего правительства, царь предпринял ряд мер, направленных на усмирение стихийного революционного движения в столице.

Так, этот тезис отчетливо заявлен в работах И.М. Василевского (его книга о Николае II, изданная в СССР в 1923 г., написана еще до возвращения в середине 1920-х гг. из эмиграции), Е.И. Мартынова, С.Д. Мстиславского, К.П. Новицкого.

 Новицкий писал, что Николай II сам пошел на открытый конфликт с Государственной Думой, приказав ее распустить 26/II–1917. Однако Государственная Дума, “проигнорировав указ венценосца, постановила не расходиться”. Государственная Дума открыто перешла на сторону восставших, пытаясь в то же время возглавить движение. В то же самое время, 27 февраля, когда монарх отдавал приказания генералу Н.И. Иванову о походе на столицу Георгиевского батальона, в Петрограде произошел переворот. Царь еще не отрекся от престола, а уже был создан “Временный Исполнительный Комитет, который принял на себя управление страной”[2] (22; С. 10-11) .

С 28/II - на 1/III 1917 г., как отмечали очевидцы происходящих событий, Николай II достаточно адекватно отреагировал на телеграммы М.В. Родзянко в Ставку. Генерал Д.М. Дубенский в своих воспоминаниях ссылается на “сокровенный” разговор царя с генералом Н.И. Ивановым в ночь перед отправкой в Петроград. Николай II с неприсущей ему откровенностью высказал генералу Н.И. Иванову свои соображения, объясняющие смысл его столь упорного сопротивления оппозиции в Государственной Думе: “Я берег не самодержавную власть, а Россию. Я не убежден, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу”. “Затем, - как пишет Дубенский, - Государь указал, что теперь он считает необходимым согласиться на это требование Думы, так как волнения дошли до бунта и противодействовать он не в силах”[3] (9; С. 53).

  Осмысливая, что привело Николая II к отречению от престола за себя и за сына в пользу его брата Великого князя Михаила Александровича, П. Е. Щеголев и С.Д. Мстиславский подчеркивали роль «Прогрессивный Блок» и в еще большей степени генералитета в давлении на Николая II[4] (13; С. 36-37). Воспоминания очевидцев, приведенные в книге Щеголева, отражают, насколько мучительным моментом в жизни Николая II было подписание «Манифеста об отречении».

С.Д. Мстиславский утверждал, что Николай II, несмотря на то, что он оказался в изоляции и был практически всеми предан, продолжал упорно держаться за прерогативы царской власти. Автор считает, что “на защиту его не только не поднялось ни одной руки, но не раздалось ни одного голоса. Высший командный состав Армии единодушно отрекся от него”[5] (20; С. 90). Самому исследователю беспомощные блуждания царского поезда между Царским Селом и Ставкой представляются “игрой” с собственным народом.

Николай II оказался перед фактом измены генералитета, министров, членов Дома Романовых, Государственной Думы. Нет сомнения, что “единственным человеком, пытавшимся упорствовать в сохранении монархического режима, был сам монарх, спасал, отстаивал царя один царь. Не он погубил, его погубили”, – писал М. Кольцов во вступительной статье к сборнику документов и воспоминаний, изданном в 1927 г.[6] (13; С.28).

М.Н. Покровский более реалистично и менее предвзято оценивал поведение Николая II в последние дни царствования. Он также подчеркивал, что именно генералитет, который описал ему картину бунта солдат в Петрограде, вынудил его отречься. Царь, по всей видимости, осознал, что он уже не пользуется авторитетом в армии. Солдаты не хотели воевать, подозревая, что царь вел переговоры с немцами. Генералитет именно это ставил ему в вину. Николай II отрекся от Престола, чтобы в России бунт не проник в армию. Генералы также говорили о возможности разрастания анархии: “нужно было твердое национальное правительство, иначе фронт разрушится”[7] (27; С. 218).

С. Любош и Н.Н. Фирсов тоже пытались осмыслить, что чувствовал царь в последние часы перед отречением. Н.Н. Фирсов, акцентируя внимание на последних днях пребывания Николая II в Ставке, писал, что царь в последние часы перед отречением вел себя весьма индифферентно. Такое поведение Фирсов приписывал отсутствию воли у царя, а также тому, что “он шел вслед за событиями, подчиняясь своим фатальным убеждениям, что на все “Воля Божья”. Отсюда ясно, что не могло быть и речи, чтобы такой человек, даже на том месте, которое он занимал, мог бы противопоставить свою “разумную волю” стихийному ходу великих событий”[8] (30; С. 131).

С. Любош сделал акцент на том, что Николай II перед лицом уже надвигавшейся катастрофы вел себя более чем странно. Автор отмечает во внешних проявлениях его личности рассеянность, равнодушие и безразличие. “Посреди этого хаоса Николай II оставался спокоен”[9] (15; С. 282).

О личной трагедии Николая II, пережитой им в эти дни, как “трагедии человека, который оказался в полной духовной изоляции”, писал и Мстиславский[10] (20; С. 90).

Обратимся к эмигрантской историографии.

В ней можно выделить социалистическое (меньшевики и эсеры), либеральное и консервативно-охранительное (монархисты различных оттенков) направления. Многие работы имеют чисто мемуарный характер; присутствует он и в собственно исторических исследованиях (воспоминания и исторические повествования П.Н.Милюкова, А.И.Деникина, Б.Н.Данилова, М.К.Дитерихса, И.В.Гурко, Б.В.Никитина, В.В.Шульгина, В.А.Яхонтова* и др.). Ряд работ (Ф.В.Винберга, Е.А.Сталинского, Т.В.Локтя, В.П.Назанского, Г.И.Кваши, П.Я.Рысса и др.) написаны в форме историко-психологических очерков и этюдов.

С точки зрения П.Я. Рысса, принадлежащего также, как и М.В. Вишняк и Г.И. Кваша, к социалистам (умеренным радикалам) Николай II подписал страшный для него документ. Историк недоумевал, почему Николай II с таким спокойствием вносил в “текст отречения поправки» и считал, что «Акт отречения» приближал Николая II к трагической смерти”. Размышляя, почему Николай II не отстаивал своего права на верховную власть, он полагал, что в тот драматический момент Николаю II просто не на кого было опереться, защищая монархическую идею: “весь народ и вся Армия были против него”. Царь в тот момент оказался перед фактом не только заговора, но и измены людей, которые пользовались его исключительным доверием. П.Я. Рысс в предельно жесткой форме констатировал тот факт, что “генералы, военные и штатские, чиновная знать и придворная челядь всех рангов отвернулись от царя. Они перерядились, нацепили красные значки на фуражки, на шляпы, на мундиры и пиджаки и превратились в адептов революции”[11] (29; С.48) .

“Слабость последнего монарха погубила монархию” – таково было мнение М.В. Вишняка. “Были люди – спрашивал он, – которые, будучи апологетами монархии, желали её сохранения в разгар Февральской революции”[12] (5; С. 44).

Г.И. Кваша сделал акцент на том, что дарование “ответственного министерства” не остановило дальнейшее развитие революции. Массы настолько устали от войны, что стихийный бунт явился выражением протеста против той системы, которая втянула Россию в эту изнурительную для всех войну. “Стихия смела бы такое министерство так же быстро, как быстро она снесла царский трон, если бы этому министерству не удалось залечить и притом очень скоро те глубокие раны, которые нанесены были войною народному организму” (11; С. 7)[13].

 3 марта 1917 г. самодержавная монархия как политическая система формально перестала существовать. Для одних - это событие знаменовало наступление эпохи “парламентаризма”, для других и, в частности, для П. Рысса - этот «Акт» “толкал страну в бездну несчастий”[14] (29; С. 49).

 

Представители либерального направления, в частности А.И. Деникин,  не разделявший монархические идеи, в разделах первого тома своего мемуарно-исследовательского труда «Очерки русской смуты», посвященных событиям 1917 г., также обратился к этой теме. Он считал, что меры, предпринятые императором Николаем II, были вызваны его беспокойством о беспорядках, происшедших 23 февраля в тылу. Царское правительство не справлялось с ситуацией, которая сложилась уже накануне 27 февраля в Петрограде. Он отмечает решимость Николая II подавить бунт в тылу во время войны. Фигура Н.И. Иванова, облеченного диктаторскими полномочиями, вызывает у А.И. Деникина скепсис. Честный человек, честный солдат представлялся ему “неподходящим лицом для выполнения поручения столь огромной важности - по существу - военной диктатуры”[15] (7; С. 50). Автор писал, что давление генералитета Ставки, Председателя Государственной Думы М.В. Родзянко, а также телеграммы императрицы “с просьбой об уступках” не возымели успеха. В поступках Николая II обнаруживается стремление быть в эпицентре событий. Деникин считал, что “Николай II утром 28/II–1917 г. поехал в Царское Село, не приняв никакого определенного решения по вопросу об уступках русскому народу”[16] (7; С. 51). Пытаясь осмыслить, почему Николай II все-таки подписал «Манифест об отречении», Деникин выдвинул несколько предположений. Во-первых, царь был поставлен перед фактом заговора «Прогрессивного Блока» с генералитетом. При таких обстоятельствах Николай II прекрасно понимал, что он не может опираться на генералитет и Ставку. Во-вторых, он, по всей видимости, уже не мог остановить политическую революцию. Деникин предполагал, что отречение Николая II было вызвано его безволием и неумением управлять. Он лишь подчинялся неумолимому ходу истории. Политическая катастрофа отодвинула русского монарха в тень истории и привела его к трагическому финалу[17] (7; С. 51).

Для А.И. Деникина и П.Н. Милюкова («История второй русской революции») большое значение имело юридическое обоснование «Акта отречения». Ни лидеры думской оппозиции, ни генералитет не ожидали, что Николай II отречется за себя и за сына в пользу великого князя Михаила Александровича. Милюков так же, как Деникин, указывал на тот факт, что Николай II подписал документ об отречении, поскольку столкнулся с изменой практически всех лиц, окружавших его. На создании “Ответственного Министерства” настаивали не только члены Временного Комитета, генералы, но и большинство великих князей. Настойчивое требование окружения Николая II в Ставке и в Думе принять отречение вслед за формированием “Ответственного Министерства”, было, по мнению Милюкова, единственным выходом при создавшихся роковых условиях[18] (18; С. 50).

П.Н. Милюков, лидер парижской группы кадетов, проанализировав обстановку, которая сложилась в последние дни царствования Николая II, высказал некоторые сомнения относительно юридической, т.е. законной стороны «Акта отречения» 2 марта 1917. Безусловно, лидеры Государственной Думы и, в частности В.Д. Набоков, были поставлены в тупик. Имел ли данный документ о передаче престола легитимную основу. По законам Российской Империи царь не мог отречься от престола за наследника[19] (18; С. 50). П.Н. Милюков пишет, что “члены Временного Исполнительного Комитета вынуждены были молчаливо отречься от прежнего мнения”[20] (18. С. 51). На отречении великого князя Михаила Романова от престола особенно настаивали М.В. Родзянко и А.Ф. Керенский.

Что касается работы С.П. Мельгунова, занимавшего особую позицию в идейно-политических спорах русской эмиграции, (“На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 г.”)*, то историк делает акцент не на «Акте отречения» Николая II, а на анализе “комбинаций заговора” военных, великих князей Дома Романовых с лидерами «ПБ.». В историческом плане необходимо иметь в виду, что данный вопрос связан с “теорией заговора” С.П. Мельгунова. Исследование проблемы “заговора” способствовало концептуализированному им выявлению движущих политических сил, вынудивших императора Николая II отречься от престола 2 марта 1917 г.

Историки монархического направления - М.К. Дитерихс, С.С. Ольденбург, Н.А. Павлов – пытались выяснить, какие политические силы вынудили Николая II подписать «Акт отречения». С их точки зрения и либеральная буржуазия, и генералитет сыграли решающую роль в передаче верховной власти в руки думской оппозиции.

 В частности Н.А. Павлов, отмечал тот факт, что до последнего дня своего отречения Николай II не подозревал о размерах заговора, охватившего либеральную общественность и тем более генералитет в армии. Осознав всю глубину предательства как лидеров Государственной Думы, так и своих генерал-адъютантов, царь, наконец, прозревает. Против него была не только Государственная Дума как основная политическая сила заговора, но и армия, в которую он беспредельно верил. Автор задал сакраментальный вопрос: “Вся ли армия? Тогда, где же та часть, которая за царя и вождя? И на этот вопрос история мрачно молчит”[21] (25; С. 149). Н.А. Павлов отмечал, что “ни одного жеста за царя сделано не было”[22] (25; С. 149).

Николай II, по мнению Павлова, как человек государственного ума и владевший ситуацией, был решительно настроен подавить революцию. Но, не зная о размерах заговора, охватившего людей, близких к трону, а также генералитета в Ставке, он столкнулся с предательством правящей элиты. Автор, анализируя характер Февральской революции, очень четко дистанцировал понятие «народ» от термина «сброд улицы». “Именно Петербургское общество с улицей совершают революцию. Переворот произошел без участия народа, народ был не причем. Анархия плеснула кровью в лицо - сверху”[23] (25; С. 149).

 По словам Н.А. Павлова, столкнувшись с бессилием бюрократии, которая не могла справиться со стихийным движением в Петрограде, Николай II осознал, что он был предан правящим сословием. Не имея возможности опереться на армию, так как против него поднимаются главнокомандующие фронтами, монарх подписал «Акт отречения. По мнению исследователя, несмотря на предательство русского общества, Николай II достойно отошел от власти: “В своих последних словах народу - Государь не сказал ни слова упрека, - пишет Павлов, - в них слышалось горе за Отечество”[24] (25; С. 142).

 М.К. Дитерихс ведущую роль в принуждении Николая II к отречению от престола приписывал Государственной Думе. Именно представители либеральной общественности, вообразив себя “выразителем мнения всея земли, старались внушить верховному вождю нации, что они смогут привести Россию к победе над внешним врагом и успокоить внутреннюю смуту”[25] (8; С. 41). По мнению Дитерихса, этот законодательный акт Николая II поставило думскую оппозицию “в фальшивое положение как по отношению к революционному движению, так и по отношению к прежнему режиму, который их революция ломала”[26] (8; С. 45).

 С.С. Ольденбург отмечал, что отъезд государя в Царское село был связан не только с тревогой за семью. “Это было вызвано, быть может, желанием быть в центре событий на случай необходимости быстрых решений”[27] (24; С. 623). В это время в Петрограде шла борьба между двумя политическими силами. Издание приказа № 1 продемонстрировало, что фактическая власть принадлежала крайним левым. “Суханов и Стеклов были могущественнее, чем Родзянко”[28](24; С. 634). Положение в Петрограде было критическим, ибо “никакие политические меры не могли прекратить анархический солдатский бунт против войны”[29] (24; С. 635). Но бунт мог быть подавлен только верными частями, присланными с фронта. В отличие от других эмигрантских историков С.С. Ольденбург предполагал, что такие части имелись: “Третий конный корпус графа Ф.А. Келлера, Гвардейская кавалерия, офицеры лейб-гвардии Преображенского полка в Могилеве”[30] (24; С. 635).

 И.П. Якобий писал, что основной движущей силой «переворота» были военные, в частности генералитет Ставки. Осмыслив действия царя в тот момент, он отмечал тот факт, что “28 февраля Николай II был еще полон решимости во что бы то ни стало подавить восстание, чтобы спасти фронт, чтобы сохранить честь Родины, чтобы продолжить войну”[31] (36; С. 143). Монарх осознал, что правительство не способно справиться с политическими событиями в Петрограде. Он предполагал опереться на Государственную Думу как на законную власть: “на фронте Государь, в Петрограде Дума - вот те два центра, которые, согласившись между собой, могли еще предотвратить катастрофу”[32] (36; С. 149). Невзирая на фактор абсолютной беспомощности царского правительства, Николай II надеялся предотвратить революцию. Но в течение трех дней государь в Пскове испытывал на себе противодействие главнокомандующих фронтами. Ставка не только возглавила военный переворот, но и ничего не сделала для того, чтобы предотвратить дальнейший бунт солдатских масс в тылу. Солдаты, в свою очередь, подчинялись “социалистам всех оттенков, быстро организовавшим ту новую власть, в которой содержались уже все зачатки большевизма”[33] (36; С. 137). Ставка способствовала в большей степени, чем какие-либо другие политические силы, сначала созданию Ответственного Министерства, а потом и подписанию «Акта отречения». Осознав неподготовленность думских лидеров к управлению государством, Николай II тем не менее соглашается на подписание отречения в пользу своего брата – великого князя Михаила Романова. И.П. Якобий предполагал, что это было вызвано опасением, “что гражданская война, как бы она ни была коротка, могла пошатнуть положение на фронте. Приходилось уступить”[34] (36; С. 163) .

Столкнувшись со стихийным революционным движением, Николай II предпочел уйти, чтобы не способствовать дальнейшему углублению политического кризиса. Передав власть своему брату, а не лидерам Государственной Думы, он вряд ли мог предположить, что с отречением от престола великого князя Михаила Романова от престола 3 марта 1917 г. произойдет крушение монархической государственности. В отличие от него, как писал Е.Ф. Шмурло, великий князь Михаил Романов оказался совершенно непредсказуемым в своем решении и “под давлением лиц, руководивших в эти дни революционным движением, отказался принять Верховную Власть”[35] (33; С 714).

Подведем итоги: советские историки считали, что одной из причин отречения Николая II стало стихийное движение рабочих, к которым присоединились Петроградский гарнизон и запасные полки. Понимая, что вооруженное восстание может перекинуться на фронт, Николай II осознал необходимость формирования “Ответственного министерства”, члены которого впоследствии вошли в 1-й состав Временного правительства. Вторая причина - в осуществлении заговора лидеров «ПБ.» совместно с генералитетом Ставки, направленного против монарха. Столкнувшись с изменой главнокомандующих фронтами, Николай II впервые понимает, что он не в состоянии повлиять на политические события в стране.

Социалисты, в частности П.Я. Рысс, считали, что Николай II, подписав «Акт отречения», не только положил конец монархическому строю в России, но и предопределил собственный трагический конец жизни, своей семьи и большинства членов Дома Романовых. Царь, столкнувшись с необходимостью подавить «военный бунт» во время войны, осознал, что он не может найти опору ни в одной социальной группе общества. С точки зрения этих исследователей именно данный фактор повлиял на решение императора Николая II передать престол великому князю Михаилу Романову.

Историки-либералы (прежде всего П.Н. Милюков) полагали, что Николай II подписал этот Законодательный Акт, так как столкнулся с фактом измены не только Государственной Думы, генералитета, но и великих князей Дома Романовых. Понимая свою обреченность, он подписал этот документ, юридическая сторона которого впоследствии вызвала много разногласий и споров. В отличие от советских историков либеральные исследователи утверждают, что «Манифест об отречении» также был связан с государственной политикой монарха. Неспособность верховной власти разрешить политические конфликты с обществом закономерно подвела Николая II к отречению от престола 2 марта 1917 г.

Историки консервативно-охранительного направления полагали, что Николай II до последнего дня своего царствования отстаивал идею монархического правления в России. Характеризуя Н.В. Рузскому будущих правителей России, Николай II предсказал их политическую обреченность. Так же, как и советские историки, они утверждали, что Николай II был насильственно отторгнут от верховной власти. Он был поставлен перед фактом измены лиц, близких трону. Понимание того, что он уже не управляет политическими процессами в России, привело его к отречению от престола 2 марта 1917 г. Царь подписал «Акт отречения», чтобы избежать развязывания гражданской войны в России во время военных действий с Германией.

Для исследования проблемы Февральской революции «Манифест об отречении» является значимой предпосылкой, так как это – важное звено для раскрытия основного содержания февральских событий 1917 г. Но, эмигранты, в отличие от советских историков, большее внимание уделяли анализу самого документа об отречении; вероятно, потому что это событие было более значимым для людей, которые вынуждены были навсегда расстаться с Родиной.

 

Литература

1. Арский Р. Пути русской революции, 28 февраля 1917-28 февраля 1918. – Пг., 1918. – С.

 40.

2. Безработный И., Мануильский Д.З.Две революции. – Пг., 1918. – С. 32.

3. Бреслав Б.А. Три дня февраля 1917 г. – М., 1934. – С.55.

4. Василевский И.М. Николай II. – Пг., 1923. – С.  140.

5 Вишняк М.В. Два пути: февраль и октябрь. – Париж, 1931. – С. 285.

6. Гурко И.В. Война и революция в России, Мемуары командира западным фронтом

1914-1917. – М., 2007. – С. 398.

7. Данилов Ю.Н. На путях к крушению: Очерки из последнего периода русской монар-

хии. – М., 1992. – С. 394.

8. Деникин А.И. Очерки русской смуты. – Париж, 1921.  – Т. 1. Вып. 1. – С. 184.

9 Дитерихс М.К. убийство царской семьи членов Дома Романовых на Урале.  – М. 1991.

– Ч. II. – С. 221.

10. Дубенский Д.Н. как произошел переворот в России. // Отречение Николая II.

Воспоминания очевидцев, документы. – М., 1927. – С. 253.

11. Жевахов Н.Д. Воспоминания. – Мюнхен, 1923. – Т. 1. – С. 452.

12. Кваша Г.И. Очерки русской революции. – Нью-Йорк, 1919. – С. 80.

13. Кин Д. Война и февральская революция. – Л., 1924. – С. 87.

14. Китаев Л., Кольцов М.Е. Кто спасал царя. // Отречение Николая II. Воспоминания

очевидцев, документы. – М., 1927. – С. 253.

15.Колосов А. Борьба партии большевиков за перерастание буржуазно-демократической

революции в  пролетарскую  до приезда Ленина в Россию. – Л., 1937. – С. 31.

16. Любош С. Последние Романовы. – Л., 1924. – С. 288.

17. Мартынов Е.И. Царская армия в февральском перевороте. – Л., 1927. – С. 212.

18. Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту (Заговоры перед революцией

1917 г.). – Париж, 1931. – С.231.

19. Милюков П.Н. история второй русской революции. – София, 1921. – Т. 1. – С. 248.

20. Мстиславский С.Д. Пять дней: февральский переворот, 1917 г. Арест Николая II.

      25/X. – М.: З.И. Грижбин, 1922. – С. 95.

21. Мстиславский С.Д. Гибель царизма. – Л., 1927. – С. 134.

22. Никитин Б.В. Роковые годы: Новые показания участника. – Париж, 1937. – С. 271.

23. Новицкий К.П. (Петровин К.) Год революции. Февраль 1917  - февраль 1918. М.: Зна

      Ние-свет, 1918. – С. 101.     

24 Новицкий К.П. (Петровин К.) От самодержавия к диктатуре пролетариата 1917 г.

      Февраль 1917 – Октябрь 1919.Краткий очерк развития русской революции.

      – М.: Гиз, 1920. – С. 160.

25. Ольденбург С.С. Царствование Императора Николая II. – СПб., 1991. – С. 644.

26. Павлов Н.А. Его величество Государь Николай II. – Париж, 1927. – С. 159.

27. Пионтковский С.А. Февральские дни 1917 г. – Л.: Прибой, 1924. – С. 106.

28. Покровский М.Н. Очерки русского революционного движения XIX-XX вв.

      – М.: Красная Новь, 1924. – С. 232.

29. Рожков Н. Русская история. В сравнительно-историческом освещении

      (основы социальной динамики). Т. 12.  –Л.:  Москва- Книга, 1927.   – С. 396.

30. Рысс П.Я. Русский опыт: Историко-психологический очерк русской революции.

      - Париж: Север, 1921. - С. 287.

31. Фирсов Н.Н. Николай II. Опыт личной характеристики преимущественно на

      основании  дневника и переписки. – Казань, 1929. – С. 135.

32. Фокин Е. Февраль 1917 г. – М.: Партиздат, 1932. – С. 72.

33. Фокин Е. Февральская буржуазно-демократическая революция 1917 г.

      – М.: Партиздат, 1937. – С. 158.

34. Шмурло Е.Ф. История России 862-1917 гг. (IX-XX вв.). – Мюнхен, 1922. – С. 348.

35. Щеголев П.Е. Последний рейс Николая II. – М.-Л.: Госуд. Изд., 1928. – С. 200.

36. Эрдэ Д. Февраль как пролог Октября. – Харьков: Пролетарий, 1931. – С. 108.

37. Якобий И.П. Император Николай II и революция. – Брюссель, 1938. 

- С. 380. 

38. Яхонтов В.А. Беседы по русской истории. – Нью-Йорк, 1919. – С. 23.