Проблема реконструкции национальной идентичности становится актуальной в современном мире
М.В. Нестеров. На Руси (Душа народа)
В настоящее время в отечественной исторической науке происходят значительные изменения как в плане новаций, касающихся тематики исследований, так и в плане многофакторности методов осмысления явлений и процессов, многие из которых ранее не представляли общественного и научного интереса.
Среди важнейших тем – идея национальной идентичности как одна из ключевых проблем XXI в. «Проблема реконструкции национальной идентичности становится актуальной в современном мире в силу процессов глобализации (десуверинизации) и интеграции, ведущих, с одной стороны, к размыванию идентичности и, с другой, – к стремлению восстановить ее исторические основы», – пишет А.Н. Медушевский.
«Ключевой элемент национальной идентичности, - продолжает он далее, - картина исторического прошлого нации, которая находится в постоянном изменении и может становиться объектом манипулирования и направленного конструирования». Известны различные определения идентичности, раскрывается смысл этого современного социального явления представителями политологии, философии, культурологии, этнологии и т.д. Понятие это все же довольно неопределённое, расплывчатое, однако явно, что это понятие возникает в кризисном состоянии общества, потерявшего привычную стабильность, ведущую прежде всего к размыванию исторических и культурных ценностей.
В. Васнецов. Баян.
Приобщиться к новым возможностям, которые открывает глобализация, но одновременно сохранить свои национальные особенности развития общества, – эта проблема формирования идентичности встает перед многими странами современного мира, в частности, перед теми, что обрели «широкую демократию» (Massendemokratie) в 1989-1991 гг. По мнению ученых этих стран, последние могут легитимизироваться через традицию. Зачастую исследователи обращаются к знакам власти, широкому спектру носителей и средств визуальной репрезентации государства, которые особенно наглядно подчеркивают легитимацию государственной традиции.
В решении проблемы национальной идентичности особое место отводится мифологии. В мифологии идентичности самое далекое прошлое может восприниматься также «актуальным», как сегодняшняя утренняя газета, – пишет Саймон Франклин. Специалисты подчеркивают, что архаические мифы явились побудительным моментом появления в новое время так называемого политического мифа. В современных мифах, как правило, составляющей является история. Крупнейший исследователь проблем политического мифа Э. Кассирер отмечает, что в современных мифах, как правило, составляющей является история. Он отмечает, что немецкий нацизм в своих интересах стремился возродить и поставить себе на службу древнегерманскую языческую мифологию, правда, и сам создал своеобразные мифы, в частности, расовый миф о чистоте и превосходстве немецкой расы. Немецкие идеологи использовали и систему символов, которые закрепляли это превосходство, в частности, руны, приспособив их для графического выражения своих идей, символизировавших возрождение немецкой нации.
Не все ученые согласны с определением временного возникновения политического мифа. Политолог Н.И. Шестов выделяет (прежде всего по летописям) на раннем этапе русской государственности мифологему «Русская земля», связанную в первую очередь с территорией Киевщины, то есть с географическим понятием. В дальнейшем сохраняя преимущественную географическую привязку к Киевской округе, мифологема «Русская земля», по мнению автора, выполняла геополитическую функцию идентификации нового государственного образования в цивилизованном пространстве так называемой «периферии античного мира». Выразителем нового политического смысла, вкладываемого в понятие «Русская земля», стало уникальное произведение XI в. «Слово о законе и благодати» первого митрополита из русских, как считается духовника Ярослава Мудрого, Илариона. Он обозначил Русь, «Русскую землю», как «знаемую и слышимую в других странах». Таким образом, стереотип «Русская земля» «отрывался» от первоначального, локально-территориального основания и происходило его сближение с другим стереотипом – «христианское дело». Точно определить, когда произошла трансформация географического понятия в политическую мифологию «Русская земля», воссоединившей представления власти и общества, трудно. Можно отметить, что со времени княжения в Киеве Владимира Всеволодовича Мономаха (XII в.), много внимания уделявшего летописной легитимации cвоих властных претензий, стремившегося предотвратить княжеские усобицы, мифологема особенно чаcто начинает фигурировать как в киевском летописании, так и в других летописных сводах. В семантическом варианте «русский, христианский» мифологема «Русская земля» перешла в Московскую Русь («Святая Русь»). Сознание современников подготавливалось к идее объединенbя государственной территории, осуществленной в конце концов князьями Северо-Восточной Руси, а затем и российскими императорами. Одновременно с понятием «Русская земля» в данную мифологему вкладывался и патриотический смысл: защиты Родины, отторжения врагов, покушавшихся на русские земли. В конце концов политико-географические привязки мифологемы полностью уступают место понимаю «Русской земли» как олицетворению национального достоинства. Не случайно в период Великой Отечественной войны столь часто использовалось понятие «Русская земле» в правительственных призывах защитить СССР на фоне антиславянской риторики германских фашистов.
Почти все авторы, пишущие о мифологемах и их роли в формировании исторической идентичности, пишут о визуальных образах и знаках, которые сопутствуют вербально оформленным «идеям», концепциям, доктринам, - это невербальные способы означивания: артефакты, графические изображения, флаги, картины, почтовые марки и т.д. В формировании современных идеологических конструкций политологи используют прием обращения к реальному или воображаемому прошлому, которое, как они надеются, поможет им создать современную систему символов и ритуалов, которая, в свою очередь, будет способствовать консолидации общества, поможет сформировать теорию идентичности государства и в конечном итоге укрепит в обществе патриотические воззрения, историческую память и др. С этой целью политологи стараются использовать различные символические источники, многие из которых создатели новой идеологии с удовольствием бы взяли на вооружение, но вынуждены признать, что «современный опыт использования в политике привязанных к прошлому символов пока изучен слабо». Однако все-таки некоторые эмблемы, символизирующие власть, государственность, историческую память политологи используют в идеологических конструкциях.
В последнее время исключительно значимым и популярным политическим символом является Георгиевская ленточка. Это один из элементов фалеристики, который был «изобретен» в качестве символа памяти к 60-летнему юбилею Победы в Великой Отечественной войне. Политолог А.И. Миллер пишет, что «Георгиевская лента в дореволюционной России, восстановленная в правах как гвардейская лента во время Великой Отечественной войны, была принадлежностью наград за солдатскую доблесть – Георгиевского креста и ордена Славы». Это правильно, но можно было бы расширить ее историко-военную значимость. Она связана в первую очередь со знаменитым русским военным орденом Святого Георгия – боевая, исключительно почетная для русских офицеров награда, которая была учреждена 26 ноября 1769 г. По статусу он давался только за конкретные подвиги в военное время. Символ ордена – всадник, поражающий копьем дракона, олицетворял мужественного вина, способного отстоять свою землю от врагов. Он связывался на Руси со Святым Георгием Победоносцем, образ которого помещался на первых русских монетах – сребрениках, следовательно, являлся знаком идентичности Древнерусского государства. Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия разных степеней были награждены храбрейшие русские офицеры, генералы. Затем, когда в 1807 г. был учрежден Знак отличия Военного ордена Святого Георгия для награждения солдат и матросов (серебряный крест без эмали, который носили на Георгиевской черно-желтой ленте на груди), даже офицеры считали очень почетным для себя получить такой крест за исключительную личную храбрость. Многие советские военачальники, которые принимали участие еще в Первой мировой войне, были георгиевскими кавалерами (Г.К. Жуков, Р.Я. Малиновский). В качестве наград георгиевские ленты жаловались на знамена, укреплялись на матросских бескозырках. Ими гордились и те, кто их носил, и те, кто использовал как эмблему.
Одним из символов «Русской земли» является известная шапка Мономаха, ставшая при всей легендарности своей атрибуции одним из главных зримых мифов в исторической символике российской государственности». Хотя она имеется в наличии в национальной сокровищнице – Оружейной палате Московского Кремля, вопрос о ее происхождении учеными не решен окончательно.
Наиболее убедительным, на наш взгляд, является точка зрения современного археолога Н.В. Жилиной, проанализировавшей все предшествующие версии ее происхождения и тщательно исследовавшей ее составные части. Покупка золотых составных частей предмета, ставшего символом российской государственности, как «византийского раритета» у генуэзских купцов в Кафе Иваном Калитой в первой половине XIV в. – эта мысль высказывалась русскими исследователями и ранее. Впоследствии золотые пластины соединились и обрели ряд деталей, сближающих ее с традиционной русской княжеской шапкой с меховым отворотом (которой посвятил много страниц выдающийся советский археолог, открыватель новгородских берестяных грамот А.В. Арциховский, а затем – с теми царскими головными уборами XVI-XVII вв., которые хранятся в Оружейной палате до сего времени.
Шапка Мономаха.
Золото, серебро, драгоценные камни, жемчуг, мех, скань, зернь, литье, чеканка, гравировка
Следует отметить, что еще с XIX в. существовали предположения, что данный головной убор относится к XIV-XV вв., если не позднее, и, по всей вероятности, татарского происхождения, удя по сканным или филигранным орнаментам». До сих пор в литературе можно встретить утверждение, что хан Узбек подарил шапку Ивану Калите, то есть в данном случае о русской идентичности говорить не приходится. Строго говоря, шапку Мономаха нельзя назвать и венцом, то есть короной. Известный ученый Н.П. Кондаков утверждал, что «шапка Мономаха – не императорская стемма (венец), не королевская корона». Все исследователи отмечали, что в Древней Руси в отличие от самой Византии и стран «византийского региона» (Болгарии, Сербии) не было венчания на царство – «увенчивание короной». Крупный европейский словарь в разделе «Церемонии» описывает «интронизацию» русских правителей согласно российской историографической традиции: имеется сообщение от конца XI в., что претендент на киевский престол встречен был у ворот города епископом со святым крестом, «по обычаю» отведен в церковь, потом в великокняжеский дом, «приняв престол отца и деда своего с миром». Ф. Кэмпфер полагает, что киевские великие князья, а позднее владимиро-суздальские, ввиду отсутствия короны, использовали как знак власти княжеские шапки. В одной из последних работ «Короны от василевса, короны с небес» профессор Д. Шепард пишет: «В русских землях, удаленных от территорий Римской империи и отличавшейся своей «доморощенной» политической культурой, присутствие корон как знаков власти оказывается крайне иллюзорным… ни реальные короны, ни изображения властителей в коронах не заняли значимого места в политической культуре Древней Руси».
Шапка Мономаха (так она названа в начале XVI в.), следовательно, сугубо русский властный символ, лежащий, можно сказать, у истоков древнерусской идентичности.
Соболева Надежда Александровна
Исследователи исторической идентичности, а также политологи, использующие в современной политической практике знаки и символы прежних эпох, должны досконально знать историю их появления и функционирования, опираясь на их научный потенциал. Только в этом случае историческая традиция достигнет своей агитационной значимости и патриотических ассоциаций. Вместе с тем включение артефактов, символов, визуальных и вербальных знаков в политическую жизнь социума предъявляет к последним определенные требования. Большинство из них составляет предмет изучения специальных (вспомогательных) исторических дисциплин, не все имеют богатую историографическую традицию и «выходят за рамки» собственного предмета изучения (описания, составления каталогов, формальных определений), то есть действий, которые обычно производятся с предметами этих дисциплин в музейных и архивных собраниях. Привлечение символов и знаков (гербов, монет, флагов, родословных, марок и т.д.) для подтверждения или оспаривания идентичности выводит их из узких, «самодеятельных» рамок, повышает их источниковедческий потенциал, включая в цивилизационный контекст развития общества.
