Национальная политика России: трансформация, реализация, приоритеты (1990-2013 гг.)

                                        Книги по истории народов

 

В многонациональном государстве проблема межэтнических отношений, составляющих сердцевину государственной национальной политики, всегда оставалась одним из приоритетных направлений, как в прошлом, так и в условиях современного развития государственности, независимо от ее ориентиров в политике, экономике и культуре.

Векторы развития этой сферы весьма разнообразные, однако, в совокупности они и составляют самостоятельное направление государственной политики. Поэтому, если оценивать его в целом, то необходимо, по моему мнению, рассматривать и множество вопросов, которые позволяли бы иметь более полное представление о наполнении, этой политики, содержании, смене устоявшихся стереотипов, институционализации процесса, о ходе ее воплощения в тот или иной период, итогах, перспективе. Конечно, для анализа необходимо, все-таки, обращаться к приоритетным направлениям. Это позволяет экстраполировать выводы на многие другие направления жизни как в масштабе государства, так и отдельных его составляющих.

Если подходить к проблеме в целом, то государственная национальная политика понятие более широкое, и зачастую трактуется оно не всегда верно. Так, вряд ли можно ставить знак равенства между понятием «государственная национальная политика», которая предусматривает прежде всего государственные интересы в международном плане, включая и сферу хозяйствования: освоение территории, защита интересов государства, транспортных коммуникаций, развитие различных отраслей народного хозяйства, образования, торговли и т.д. и, с другой стороны – политику межэтнических отношений, т.е. политику отношений между народами, группами людей. Конечно, второй вектор несколько более узкий по своему содержанию. Однако он подразумевает именно людей, принадлежащих к разным этническим общностям, идентифицирующих себя с тем или иным народом, государственностью.

Межэтнические отношения – составляющая процесса общественного развития, включающие отношения прежде всего между людьми, связанные с их психикой, менталитетом, спецификой, территорией проживания, родом занятости, навыками, трудовой деятельностью, традициями, обычаями, их самобытной культурой, уровнем образования, грамотностью, степенью взаимодействия с другими, целями, задачами, по нашему мнению, остаются как самой восприимчивой, так и легко уязвимой сферой общества.

В таком случае политика приобретает более четкие контуры, становится отчетливо понятной, целенаправленной, позволяет не только концентрировать внимание, но и вырабатывать адекватные управленческие решения, механизмы их реализации. Значит, все это предусматривает более высокий уровень результативности такой политики, возможности более совершенной ориентации в определении первостепенных задач в развитии этого направления как в государственном, так и региональном масштабах.

К сожалению, в Советском Союзе, да и в условиях существования Российской Федерации, по-прежнему остаются попытки не видеть этой особенности. На практике под понятие «национальной государственной политики» подтасовываются и сектор экономики, отношения между этническими общностями в нем, и международный аспект, что приводит в конечном итоге к отсутствию позитивных результатов ни в одном, ни в другом направлениях.

Межэтнические отношения – это, все-таки, сфера идеологии государства, нацеленной именно на решение таких важных задач как консолидация населения, улучшение его положения, формирование патриотизма и сплоченности общества, воспитание самосознания и национального сознания, культуры межэтнического общения в новых условиях существования России и особенно с учетом ее мощных миграционных потоков.

Важно понимать и то, что все эти процессы органично взаимосвязаны и в экономике, и в этнокультурном развитии. Поэтому не случайно, что сразу же после установления советской власти были четко определены в этом плане две приоритетные задачи:

– преодоление экономической отсталости национальных районов и достижение ими уровня развития центра страны;

– возрождение культуры этнических общностей, укрепление советской государственности с учетом национально-бытовых особенностей народов.

Как видно, эти задачи не трактовались в одном ключе, а определялись как самостоятельные, имеющие приоритетное, ключевое значение, определявшие перспективу. Каждое из этих направлений имело свое содержание, но были подчинены решению такой приоритетной задачи, как сбалансированное развитие отношений по вектору «народы и власть», базировавшихся в 1920-е годы на принципе интернационализма. Для органов партийной и государственной власти важным оставалось не допустить нарушение этого состояния, которое могло бы привести к национализму, создать условия для расцвета экстремизма, в итоге завести эти отношения между народами в тупик. Что советское общество имело на практике в конце 1980-х – в 1990-х годы.

Разумеется, в данном случае необходимо помнить о главной составляющей направления, политики межэтнических отношений – это ее этнические общности, объединенные на территории государства, имеющие общие цели и задачи.

С конца 1980-х годов государственная национальная политика становилась одним из приоритетных направлений «перестроечного периода». Необходима была четкая ее институциализация. Так, в 1987 г. в аппарате ЦК КПСС был сформирован подотдел, а, спустя некоторое время, отдел по национальным отношениям с четкой динамичной структурой, который и занялся подготовкой к XIX Всесоюзной конференции КПСС, намеченной на 28 июня – 1 июля 1988 года. Итог ее был весьма лаконичным – «абсолютизировались достигнутые результаты в решении национального вопроса» и, конечно же, «утверждались представления о беспроблемности национальных отношений…». Однако на практике такое состояние было далеким от реалий.

Эти вопросы были в центре внимания проходившего в сентябре 1989 г. Пленума ЦК КПСС по национальному вопросу. Тем не менее особых подвижек в решении этих проблем не наблюдалось. Уже в 1988–1989 гг. была апробирована в Прибалтике «модель» развала Союза ССР.

В крайне запущенном состоянии оставалась и одна из крупных республик – РСФСР, ставшая на последнем месте по важнейшим параметрам социального развития. Однако и в этих условиях «команда» М. Горбачева не желала замечать ситуацию в РСФСР, а в целом и российскую проблему. Набирала обороты «борьба за Россию».

Поэтому не случайно, что именно на сентябрьском 1989 г. пленуме ЦК КПСС российские коммунисты и поставили этот вопрос, который огласил тогда секретарь Смоленского обкома КПСС А.А. Власенко, заявивший: «Крупнейшая в стране республика – Россия – находится в условиях финансовой, ценовой, экономической дискриминации. Ее население особенно в Нечерноземье, да и в других регионах живет значительно беднее, страдает из-за бездорожья, отсталости социальной сферы»[1]. Эта же тенденция наблюдалась и по отношению к русским.

Реакция на подобные замечания не проявлялась. Поэтому часть российских депутатов предложила провести совещание со всеми народными депутатами Союза ССР от Российской Федерации с единственной целью выработать «модель» взаимоотношений республики с союзным центром. 20–21 октября 1989 г. на совещании в Тюмени присутствовали 51 депутат. Был сформирован Депутатский российский клуб[2].

Вершиной творчества союзного центра стало формирование Бюро ЦК по России. Опять РСФСР была постановлена в неравные права с другими Союзными республиками, где к этому времени функционировали ЦК своих республиканских партий. Тем не менее это было началом пути по формированию своеобразного двоецентрия и решения вопроса о влиянии на автономные республики союзного Центра или России. Вновь проявил себя принцип национально-государственного обустройства России. Расширять права автономных республик означало еще большее сужение статуса других (краев, областей).

В 1990-е годы сразу же вновь актуальной становилась задача институциализации направления межэтнических отношений, т.е. осуществления государственной национальной политики. Институт государственной власти обязан был координировать развитие процессов в этой сфере общества. События, связанные с объявленной реабилитацией жертв политических репрессий, ранее репрессированных общностей, подталкивали к более ускоренному решению этой проблемы. Надо было разрядить накопленные за долгие годы негативы в обществе. Это получилось по причине слабой трансляции этой стороны жизни в обществе.

Последующим шагом явилось постановление Верховного Совета СССР «Об отмене законодательных актов в связи с Декларацией Верховного Совета ССР от 14 ноября 1989 г. «О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав» от 7 марта 1991 года.[3].

13 августа 1990 г. в числе первых был опубликован Указ Президента СССР «О восстановлении прав жертв политических репрессий 1920—1950-х годов», т.е. решением задачи по реабилитации занимались и президентские структуры. Указом констатировалось, что «восстановление справедливости, начатое ХХ съездом КПСС, велось непоследовательно и, по существу прекратилось во второй половине 1960-х годов». Таким образом, прозвучала оценка этим мерам как незавершенным, носившим половинчатый характер. Указ провозглашал «необходимость реабилитации пострадавших от насильственной коллективизации..,, представителей духовенства и граждан, преследовавшихся по религиозным мотивам».

Совету Министров Союза ССР, правительствам союзных республик поручалось выработать и внести предложение «о порядке восстановления прав граждан, пострадавших от репрессий»[4]. Создавалось впечатление, что больше в стране нет важных задач.

Одновременно решался и вопрос о госструктуре по национальным отношениям. 24 июля 1991 г. специальным распоряжением (№ БР-351) заместителем премьер-министра Б. Рахимовой была утверждена предложенная заместителем председателя Государственного комитета СССР по национальным вопросам Т.Г. Ивановой структура центрального аппарата Государственного комитета СССР по национальным вопросам.

Постепенно в составе Госкомнаца России учреждались региональные отделы, проблемные управления, управления и отделы функционального характера. Госкомнац устанавливал постоянные контакты с органами исполнительной власти субъектов Российской Федерации, занимавшимися вопросами межнациональных отношений. В это время в 28 субъектах подобных структур ещё не существовало. Отдельным этапом в работе было развитие взаимоотношений с постоянными представительствами субъектов Федерации.

Отношения между союзными и российскими властями приобретали конфронтационный характер. Противостояние закончилось развалом страны и отставкой М. Горбачева с поста Президента СССР – и передачи всей полноты власти Совету Федерации (9 марта 1991 г.). 25 декабря 1991 г. Президент СССР сложил свои полномочия. 26 декабря – Верховный Совет СССР решением одной палаты официально признал роспуск СССР и самоликвидировался.

В соответствии с постановлением Совета Национальностей, в Госкомнаце Российской Федерации летом 1992 г. были созданы отдел по делам депортированных и репрессированных народов[5], Управление по делам казачества и Управление по делам российских немцев. Они совместно с местными органами власти решали проблемы реабилитации репрессированных этнических общностей.

Постепенно определялись и конкретные направления деятельности – участие в подготовке нормативных актов (более 40) о реабилитации калмыков, граждан, переселенных на земли депортировавшихся этнических общностей, российских корейцев, немцев, финнов, казачества и др., проработка соглашений по вопросам, связанным с восстановлением прав принудительно перееденных лиц, народов, национальных меньшинств.

Речь велась главным образом о правах и расширении их применительно союзных и автономных республик. Одновременно был взят курс на усиление сепаратистских начал. Тогда также указывалось и на причины межнациональных противоречий, которые, по признанию многих, сводились не к наличию «порочного принципа национально-государственного устройства Союза ССР, а к его недостаточному развитию».

Таким образом, и очередном партийном форуме вопрос был связан напрямую с принципами совершенствования советской государственности на территории Союза ССР. Тем не менее демократизация общественно-политической жизни все больше обнажила накопившиеся десятилетиями проблемы в сфере межнациональных отношений. Требовались совершенно новые формы работы в этой сфере общества. Обнаруживало себя и наличие этнического кризиса и кризиса прежней формы национальной государственности, отсутствие должной нормативно-правовой базы для строительства отношений между народами, перевода их на правовую основу.

Судя по всему, вопрос национально-территориального устройства российской государственности сразу же (начало 1990-х годов) обеспокоил и Президента России, и Правительство Российской Федерации. Об этом как раз свидетельствует дискуссия, развернувшаяся на заседании Правительства Российской Федерации 30 июля 1992 г., под председательством                    Б.Н. Ельцина.

Ее содержание представляет несомненный интерес в плане нациестроительства России, совершенствования федеративных отношений, определения путей реализации этих мер, возможностей перехода России на путь административно территориального обустройства России и полного отхода создания частей ее составляющих на основе этнического принципа. Как показали итоги дискуссии, у правящей элиты не хватило политической воли для перехода к намеченному пути. Все осталось по-старому. Возникает вопрос, что выигрывала Россия от такого состояния?

Активное обсуждение первого варианта проекта самой Концепции государственной национально политики Российской Федерации протекало главным образом в форме дискуссии между Президентом России                 Б.Н. Ельциным и председателем Госкомнаца России В.А. Тишковым на заседании Правительства Российской Федерации 30 июля 1992 г., а также другими участниками известного заседания.

Тогда было крайне важным определиться в приоритетных направлениях и позициях. Это был конститутивный момент появления идеи о Государственной Концепции национальной политики, на проект которого активно откликнулись 19 министерств и ведомств. Конечно, цель такого документа в тех условиях России была очевидной – достижение стабильности в российском государстве, уравнение на правовой основе противоречий, оценка предпосылок для возникновения межнациональных конфликтов при строгом сочетании этих общественных процессов с состоянием развития экономического сектора в государстве. Кстати, проект предварительно обсуждался в республиках и даже был опубликован в Республике Калмыкия.

В связи с этим В. Тишков, рассматривая положение дел в Калмыкии, национальный состав этого государственного образования, признавал, что «гражданами Калмыкии могут быть только те, кто принадлежит к коренной национальности, а также те, которые не имеют своей государственности на территории России, то есть русские и украинцы». Одним словом, признавался и факт отсутствия у русских своей государственности.

Б.Н. Ельцин, оценив вопрос, как важный и принципиальный, в то же время предостерег постановкой очередного вопроса: «Не навредим ли, вот в чем вопрос?» Заставить сегодня (начало 1990-х годов) говорить о переходе от национально-территориального устройства к административно-территориальному с учетом функционирования 20 республик на территории России, не сможет ли это сразу «всколыхнуть»?

Особую осторожность в этом вопросе проявил и В.А. Тишков, признавая «политическую реальность» начала 1990-х годов, и призывал правительства российских национальных республик проводить последовательную политику в отношении к этническим общностям, проживавшим на их территориях, доведения защиты их прав до уровня защиты прав титульных наций. И в связи с этим В. Тишков констатировал: «Иначе русские будут требовать себе национальной государственности. И это вызовет наиболее лавину противоречий между основным народом (русским. – Н.Б.) и всеми остальными» Одним словом, наблюдался уклон в сторону уравнения в правах республик и остальных субъектов Российской Федерации.

В ходе этой же дискуссии проблемы русского народа Б.Н. Ельцин рассматривал органично с казачеством России, включая и казачество Калмыкии, проходившим процесс возрождения в условиях новой российской государственности, и становившимся, по образному определению Президента, «реальной силой».

Вопрос, поставленный Президентом: «Как быть с казачеством?», явился поворотным пунктом совещания от 30 июля 1992 г., расширившим круг проблем: русские и казачество, русские в ближнем зарубежье, система организации регулирования процессами жизнеобустройства русских и другие, от чего зависело национальное возрождение самой России, совершенствование федеративных отношений.

Государственные органы власти должны были определиться в стратегических задачах, направленных на эффективное регулирование процессами в сфере национальных отношений, базирующихся в первую очередь на единой стартовой основе. Такой площадкой, по нашему мнению, могла бы быть реализация комплекса мер формирования правового государства, создания системы воспитания культуры межнационального общения, которую предваряла бы Концепция государственной политики воспитания культуры межнационального общения в Российской Федерации.

Как только был создан Миннац России, министр С.М. Шахрай, курировавший национальные отношения в Российской Федерации, и его заместитель В.А. Михайлов, выступили с предложением продумать вопрос о подготовке Концепции государственной национальной политики Российской Федерации, в которой были бы определены основные направления политики, механизмы ее реализации и т.д.

Безусловно, требовалась большая подготовительная работа с учетом накопленного нового материала за период деятельности Госкомнаца, Госкомфедерации России. Помнится, когда заместитель министра               В.А. Михайлов вызвал к себе на беседу осенью 1995 г. автора настоящего сообщения и доктора исторических наук, профессора В.Г. Чеботареву (Отдел этнических проблем россиян в Средней Азии и Казахстане). Им конкретно была поставлена задача – подготовить первый вариант Концепции. Конечно, задание было не из простых, да и предстояло выполнять его впервые, так как ранее подобных документов не создавалось.

Были учтены имевшиеся к этому времени наработки, выполненные ещё Наркомнац Советской Республики в 1917–1922 гг., а затем ВЦИК и НКВД СССР, а также других государственных структур, под ведомством которых на разных этапах истории Союза ССР осуществлялось управление межнациональными отношениями. Именно «управление», так как в силу специфических условий Союза ССР они не регулировались, а управлялись, что придавало самой национальной политике несколько октроированный (сверху данный) характер. Об этом неоднократно отмечалось и в научных исследованиях. О правовой основе составляющих политику и речи не было.

Особых разногласий у составителей столь ответственного документа не возникало, был определенный консенсус. Сказывалось, очевидно, и то, что специалисты как учёные занимались продолжительное время изучением проблем национальных отношений.

Спустя некоторое время, текст проекта Концепции объемом в 54 страницы, конечно, еще далекий от совершенства, был представлен на рассмотрение В.А. Михайлову.

В последующем доработкой проекта занимался Департамент национальной политики Миннаца России (А.Г. Колмаков). Направленность деятельности этого департамента, естественно, соответствовала и выполнению поставленной задачи, так как другим подразделениям были определены совершенно иные функции.

Проводилось согласование формулировок наименований разделов с учёными гуманитарных институтов Российской академии наук                   (В.А. Тишков, А.Н. Сахаров и др.), вносились различные уточнения и корректировки. В конечном итоге документ в установленном порядке был направлен в Правительство Российской Федерации, а после рассмотрения – в Администрацию Президента Российской Федерации. 15 июня 1996 г. Указом (№ 909) Президента Российской Федерации Концепция государственной национальной политики Российской Федерации была утверждена.

Что примечательно, в Концепции был зафиксирован переходный этап страны как этап развития российской государственности в новых условиях и дано обоснование (определение) историческому периоду, переживаемому российским сообществом в 1990-е годы. В связи с этим указывалось, что после распада Союза ССР началсяновый этап в развитии государства на основе традиций российской государственности (российский многонациональный народ, державность, соборность), принципах федерализма и гражданского общества»[6].Эта триада как раз и была положена в основу Концепции. Общество как бы определилось в общих чертах развития, вступив в эпоху объявленных социальных реформ, которые осуществлялись с разной скоростью, значимостью и результатами.

Были рекомендованы различные механизмы, «модели» реализации мер с учетом устанавливавшихся рыночных отношений как

- совершенствование федеративных отношений;

- национально-культурное самоопределение (национально-культурная автономия) этнических общностей России;

- федеральные и региональные программы государственной национальной политики.

Впервые была озвучена и формула зависимости успехов развития этнических общностей от состояния межнациональных отношений. Констатировалось, что они «во многом будут определяться национальным самочувствием русского народа, являющегося опорой российской государственности»[7], о роли и месте различных форм местного самоуправления.

По-разному можно относиться к документу, но значимость его была ощутимой, так как он позволял на единой основе осуществлять государственную национальную политику как исполнительными, так и законодательными органами государственной власти.

В этот же период решались такие острые вопросы как устранение наслоений политики прошлого, включая реабилитацию народов, вопросы сохранения языков, традиций народов, расширение контактов с международными организациями, занятыми проблемами реализации мер жизнеобустройства национальных меньшинств и др.

Были приняты ряд важных нормативно правовых актов (Федеральный закон о коренных малочисленных народах, о языках и др.). Это позволяло выработать и иной подход к решению положений, обозначенных в законодательных актах, рассуждать не в общем, а конкретно по каждому из направлений, обозначенных законами в плане защиты прав коренных малочисленных народов, их обустройства и жизнеобеспечения.

По мере увеличения задач в сфере национальных отношений Указом Президента России Б. Ельцина от 2 марта 1993 г. № 308 был учрежден Государственный комитет по национальной политике, который возглавляли поочередно Л.П. Прокопьев, В.А. Тишков. Председателем Совета Министров-Правительства Российской Федерации на эту должность назначался и заместитель председателя Совета Министров-Правительства Российской Федерации Сергей Михайлович Шахрай.

Постановлением Совета Министров-Правительства Российской Федерации от 25 марта 1993 г. № 365 «Вопросы Государственного Комитета по делам Федерации и национальностей» было утверждено «Положение о Государственном комитете по делам федерации и национальностей», которым предусматривалась и организация его региональных центров.

Следует отметить, что значительный вклад в разработку идеологии Государственного комитета по делам национальностей, подготовку первых нормативно-правовых актов регулирования национальными отношениями, защиты прав и свобод национальных меньшинств, включая и российских поляков, внес специалист высокой квалификации, заместитель председателя Государственного комитета по делам национальностей В.Е. Серяков. Он входил в состав комиссий по подготовке вопросов, связанных с реабилитацией этнических общностей, разработкой механизма осуществления намечавшихся мер.

После распада Союза ССР стала ощутимой разобщенность народов, усилился изоляционизм, стремление перейти к самостоятельному развитию и ослабить влияние федерального центра. И этот действительно проявилось на практике, сопровождалось тем, что некоторые губернаторы угрожали не поставками центру продукции, производимой в регионах.

Почти полное десятилетие жизни государства в сфере межэтнических отношений было посвящено исправлению ошибок проводимой политики в прошлом, связанных с принудительными переселениями народов.

Самым уязвимым местом становилась территориальная реабилитация, которая провозглашалась без учета сложившихся реалий, без сбалансированного соотношения исторического прошлого и современности.

Живучесть в сознании масс постулата «это моя территория, и она должна принадлежать исключительно моему народу» (хотя, на наш взгляд, в структуре единого государства это не столь уж обязательно), явилась своеобразным детонатором социального взрыва.

Примеры тому – конфликт между осетинской и ингушской частью населения Северной Осетии-Алании в начале 1990-х годов (это не конфликт двух соседних республик, в пропаганде он был подан неверно), территориальные претензии калмыков к Астраханской обл., требования чеченцев-аккинцев в Дагестане, российских немцев о создании (восстановлении) государственности немцев Поволжья, движение крымских татар за создание государственности, предложение армян, курдов о создании национального образования  и наконец, чеченская война 1990-х годов. Решение проблем войны – это уже компетенции Минобороны России.

По этому поводу было бы целесообразным напомнить заключение признанного авторитета в советский период в изучении национальных отношений академика АН СССР М.П. Кима, который замечал, что «ускоренное развитие многих советских государственных образований вело нередко к гипертрофированному стремлению выражать свою национальную самобытность»[8]. В 1990-е годы российское сообщество столкнулось с подобной ситуацией. Конечно, для этого были свои причины.

Столь бурно развивавшиеся события в Российском государстве, конечно же, не позволяли учесть все особенности и специфику мест. Поэтому не случайно во многих субъектах Российской Федерации были разработаны свои документы подобного характера. В первую очередь в связи с необычайно сложной этнополитической ситуацией на Северном Кавказе были подготовлены «Основные направления государственной национальной политики на Северном Кавказе Российской Федерации» (1999 г.). Этот документ готовился Департаментом по делам Северного Кавказа Миннаца России (рук. Н. Бугай). Большой вклад в его окончательную доработку был внесен прежде всего министром по делам национальностей Российской Федерации В. Михайловым, а также бывшим тогда на посту вице-премьера Правительства Российской Федерации Р. Абдулатиповым. Он содержал и механизмы выстраивания национальной политики на территории многонационального Северного Кавказа.

Естественно, Концепция государственной национальной политики Российской Федерации давала возможность варьирования. Никто не превращал её в догму, но в ней были определены четкие принципы государственной национальной политики Российской Федерации, сформулированы магистральные направления, что важно было в тот период в первую очередь для практики формирования межнациональных отношений. Такой подход, получил, по-моему, признание и со стороны практиков сферы национальных отношений.

Концепция государственной национальной политики Российской Федерации провозглашала: «Национальная политика может стать консолидирующим фактором лишь в том случае, если она будет отражать всё многообразие интересов народов России, иметь в своём арсенале чёткие механизмы их согласования»[9]. Но на практике реализация намеченных мер протекала в сложной обстановке.

Первые трудности обозначились в разрешении ряда проблем репрессированных народов. В числе их ускорение разработки и реализации соответствующих «законодательных актов, направленных на устранение последствий репрессий и депортаций в отношении этих народов»[10].

В качестве приоритетных сфер жизни общества определялись и такие как решение социальных проблем, роль и место национальной составляющей в обороне страны, поддержка СМИ этнических общностей, формирование самосознания и национального сознания граждан национально-культурное возрождение народов России и др.

Надо заметить и тот факт, что многие озвученные направления не получали должной поддержки в обществе. Были им отвергнуты постепенным развитием событий.

1). Так, вряд ли было правомерным «закладывать» на долгие годы реабилитацию народов и в то же время не определяться в вертикальном выстраивании системы регулирования национальными процессами.

2). В этом ряду и отсутствие на первых порах механизма по формированию системы муниципального управления. В определенной мере этим обусловливалось принятие закона об основах муниципального правления.

Однако, как показало развитие дальнейших событий, общество, где правит главный принцип – добыча капиталов, оказалось не готово вкладывать в систему формирования государственной идеологии. Выход был найден, приоритеты передавались на региональный уровень. Опора была перенесена на перераспределение позиций и трансляцию их в субъекты Российской Федерации. Правительство Российской Федерации фактически отказалось от решения на федеральном уровне хотя бы приоритетных направлений национальной политики. В определенной мере это стало возможным, начиная с 2004 г., уже в Минрегион России, в структуре которого действует Департамент межнациональных и межконфессиональных отношений (А.В. Журавский).

В этот период отчетливо прослеживалась необходимость новой «модели» нациестроительства в условиях России. Требовалось создание административных единиц без статуса республик, что необходимо было выполнить в начале 1990-х годов. Однако, такой момент в угаре демократических преобразований, высокой этнической мобильности был упущен и в первую очередь теми, кто был призван вершить государственную власть. В первую очередь необходимо было уравнять все ее субъекты, не нагромождая вновь республиканских образований, а в них еще и институт президентства. В связи с этим было признано, что С.М. Шахрай был прав, утверждая, что государственно-территориальное деление России «балансирует между двумя крайностями – «республиканизацией» и «губернизацией».

Проблема «как губернизации, так и республиканизации областей» была поставлена и политологом М. Фадеичевой. Не случайно она акцентировала внимание именно на том, что «умалчивается отход от этнического принципа в административно-территориальных образованиях»[11]. В конкретном случае с автором необходимо солидаризироваться.

Все это создавало ситуацию, когда на первый план выдвигались  прежде всего интересы республиканских элит, которые до последнего будут защищать эти интересы и, конечно, свое положение. Разумеется, с учетом этого важно «не перекраивать карту» не изменять статус существующих республик». Сформировавшиеся стереотипы в сознании играли свою отрицательную роль. Этнический фактор, заложенный в создание государственностей на территории Советского Союза, России, приобретал ярко выраженный негативный оттенок в условиях современной России, в консолидации ее как многонационального сообщества.

Очевиден тот факт, пока эта «модель» государственности будет существовать, россиянам не избежать межэтнических конфликтов, неприязненного отношения друг к другу, дележа общего «пирога», наличие определенной зависти и т.д. Однако на практике имеется все же и другой путь. Исходя из того, что основой государственности выступает многонациональный российский народ, вряд ли следует назвать такую «модель», как крайне радикальной. Практика функционирования Российской Федерации, построенной на принципе договорных отношений, не продвинула общество вперед. Не появилась даже возможность привести в качестве примера, где бы были четко отработанными и результативными новые социальные системы регулирования процессами в обществе, в том числе и в сфере межнациональных отношений. Возможно, к этому более близко находится Республика Татарстан, но и там возникают в этом плане свои проблемы (межнацотношения, родные языки и др.).

Конечно, по-прежнему оставалась важной задача оживления и совершенствования процесса становления федеративного государства, осуществления реформ и достижения межэтнического согласия, развития многих направлений строительства в сфере культуры.

С середины 1990-х годов на первый план выдвинулась проблема реализации договора о разграничении предметов ведения и полномочий между федеральными органами государственной власти и органами государственной власти субъектов Российской Федерации. Можно констатировать, что в значительной части эта задача решена и вряд ли в новой ситуации на ней следовало бы акцентировать внимание. Подобные документы были подписаны в 48 субъектах Российской Федерации.

В этот же период удалось избавиться от многих наслоений политики прошлого и, особенно, в сфере национальных отношений (вопросы сохранения языков, традиций этнических общностей, расширение контактов с международными организациями, занятыми проблемами решения жизнеобустройства национальных меньшинств, формированием частично законодательной базы и др.).

М. Столяров последовательный сторонник «долголетия» федеративного договора и, разумеется, не видел в этом никакой угрозы единству государства, возможному развалу цементирующих начал государственности. Отправной точкой в данном случае выступает то, что договорная практика прописана в Основном Законе государства – Конституции Российской Федерации. Несмотря на это, все же есть все основания для постановки вопроса: почему в едином государстве транслировалась необходимость заключения договоров между федеральным центром и составляющими государственность – субъектами (шесть категорий). Ведь в этом же государстве есть единая цель, задачи, в частности, по созданию таких условий, чтобы в этом же государстве всем народам жилось комфортно.

По моему мнению, с учетом изложенного и возникает почва для различных суждений об ошибках бывшего ельцинского руководства о внедрении идеи федеративного договора. Ведь в других, функционирующих государствах, не заключаются же подобных бумаги между центром и штатами, кантонами, провинциями, землями и т.д. и в то же время регулируются успешно возникающие разногласия между органами государственной власти и органами государственной власти, составляющих страну субъектов.

Таким образом, наличие договорной системы понижало значение Конституции Российской Федерации. Это ничто иное, как производное от прошлого нациестроительства в Советском Союзе, только еще выраженное и через договорную систему, закрепляющее насаждение национальных, государственных образовании на территории единой страны – России. Однако если это было приемлемым в какой-то мере и необходимым для Союза ССР, отвечающим духу прежней государственности, транслируемой идеологии, то возможно ли изменения старых конструкций в современных условиях России? Федеративный же договор, несомненно, был направлен на усиление власти, политической составляющей субъектов Российской Федерации, ослабление центра, содействовал формированию идеи о возможности существования составных частей единого государства в самостоятельном виде.

Было очевидным, заключение договора, будто на конституционной основе или неконституционной (двухсторонние: центр – субъект Федерации) должно быть исключенным из практики дальнейшего государственного строительства. Не может не взывать вопрос, по каким параметрам заключать договор, например, с субъектом Федерации, который строит свой экономический сектор и решает многие другие проблемы жизнеобеспечения населения республики при 80–90 и более процентов дотации центра. И все же в 1990-е годы были подписаны 49 договоров субъектов Российской Федерации с Федерацией. Однако договорная практика мало, что внесла положительного.

Не принижая прежней роли Федеративного договора в развитии правовой системы в Российской Федерации в 1990-е годы, решении промежуточных задач в новом формате России, общества должны продвигаться вперед, освобождаться от сложившихся стереотипов. В этом деле должны участвовать все субъекты Российской Федерации, пока же они не являются наделенными равными правами.

Договорная практика, по моему мнению, расчищала путь к формированию государственности на основаниях и принципах достижения равноправия субъектов, единства их интересов. Фактическое неравенство субъектов Российской Федерации, по признанию многих политиков, практиков сферы национальных отношений, оставался по-прежнему источником напряженности в федеративных отношениях. Возникает вопрос, в отсутствие договорной основы разве невозможно сохранение разнообразия регионов (республика, область, округ и др.), как потенциала поступательного развития России. Практика 2000-х годов показывает, что такое возможно.

Дискуссионным остается и следующий аспект проблемы –строительство федеративных отношений на территории России. Так, по моему мнению, утверждение о том, что тенденция централизации и укрепления властной вертикали развивается не в пользу федерализма, не должно быть столь категоричным по той простой причине, что именно в переходе к исконному федерализму как раз и остается приемлемой именно такая «модель». Вероятно и то, что она сама по себе отпадет, когда проявление этого федерализма будет более ощутимым и результативным, т.е. приобретет практическую форму.

По нашему мнению, укрепление вертикали власти не такой уж «тормозящий фактор развития федерализма», как об этом пишет М.Столяров[12]. Это находит подтверждение и в событиях современной Украины в феврале 2014 г. В частности, например, когда Миннац России в середине 1990-х годов отстраивал систему отношений через институт представительств Министерства в субъектах Российской Федерации, в этих органах власти на местах было занято более 4000 специалистов. Через некоторое время становилось рельефно ощутимым влияние министерства на местах, отрабатывалась форма совместного решения многих задач через взаимодействие с институтами представительств, в которых специалисты располагали опытом работы в сфере межнациональных отношений. Следует особо отметить, что расширялся и диапазон самой работы, она становилась более эффективной.

Жизнь выдвигала новые требования. Продвижение в институционализации федеративного строительства привело создание в 1990-е годы федеральных территориальных округов. И по настоящее время они имеют статус неконституционных, слабо наделены и полномочиями власти со стороны центра. Во многом их деятельность находится в прямой зависимости от персонифицированного фактора в политике. Сложно обобщить опыт их работы, вклад в развитие государственности, укрепление федеративных отношений. В условиях слабого развития экономического сектора в государстве, создавалась диспропорция между субъектами Российской Федерации, что ставит и территориальные округа не в одинаковое положение. Одни из них остаются донорами (незначительное число), другие – держатся исключительно на дотациях. В таком состоянии находятся почти все субъекты вновь образованного 19 декабря 2009 года Северокавказского территориального округа с центром в Пятигорске.

Практика развития российской многонациональной государственности и здравый смысл подсказывали необходимость возврата к пересмотру применительно Российской Федерации и института президентства (калька с США и других государств). В этом случае возникает вопрос, как необходима вертикаль президентов: федеральный уровень – республиканских. Логичным было бы наличие в государстве одного президента как высшего государственного должностного лица. Почему-то в искаженном виде этот институт в России был транслирован и на республиканский уровень, а затем также и на систему создавшихся федеральных национально-культурных автономий, ассоциаций, и т.д. Рациональным ли был подобный шаг? Конечно, нет. Однако сам по себе он привлекает и будоражит воображение (как это было на первых порах и личный самолет как средство передвижения, и прочие льготы). Такие блага не могли не соблазнять. Даже в тех республиках, уровень дотации которых в экономику которых составлял 95–98%, президент имел в своем распоряжении самолет, здесь же существовали перечень прав президента республики, а также обязательное знание языка как атрибут президентской власти в республике.

Во все это, несомненно, закладывался принцип неравенства граждан на территории государства и это в условиях существования единого государственного языка – русского. Правда, республики объявляли и свои языки в качестве государственного языка. Одним словом, в данном случае прав М. Столяров, который пишет о том, что «ситуация становилась более чем абсурдной, по-другому не назовешь». В стране с более 20 президентами, однако, нет должного порядка: коррупция, экстремизм, экономическое отставание, навязывание всевозможных вредных обществу идеологий, противоречащих идейным установкам государственности. В этих условиях, не сосредоточить ли властные полномочия, делегированные своими гражданами, о которых отмечает М. Столяров, в руках одного президента страны?

За исключением, республик Татарстан, возможно, Удмуртии, Карелии, (Саха) Якутии в ту пору, к сожалению, никто из «гвардии» президентов не смог устранить причины постоянно вспыхивающих межнациональных противоречий. Ни в одной из республик не были устранены трудности экономического развития, не обеспечен достойный уровень жизни населения, хотя ситуация, судя по звучащим заявлениям, и находится как бы «под контролем». Конечно, реалии несколько расходились с заявлениями.

Было обращено внимание на повышение роли русского языка не только как языка межнационального общения, но и как языка, на котором говорят более 118 млн граждан России – русских и русскоязычных.

Стало заметным продвижение вперед в деле создания условий для поступательного развития этнических общностей, их вовлечении в управление государственными и общественными делами, в решении социальных и экологических проблем коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока.

По моему мнению, важным итогом в области формирования самосознания граждан явилась и возможность идентификации граждан с учетом их волеизъявления по национальной принадлежности. Кстати, об этом красноречиво свидетельствуют итоги Всероссийской переписи населения, проходившей в 2002 г., как и последующей.

Касаясь федеративных отношений в новых условиях России, необходимо отметить, что, если в предлагавшихся «моделях» (М. Столяров, Е. Сапиро – Л.В. Смерягин и др.) четко виделось место национальных меньшинств, то совершенно не просматривается роль и место русского народа. На мой взгляд, именно такая «модель» порождает сепаратизм во многих субъектах Российской Федерации при выяснении отношений с федеральным центром.

В этих условиях приобретала значение трактовка роли и места русского народа на перспективу. Она сводилась к тому, что: «Межнациональные отношения в стране во многом будут определяться национальным самочувствием русского народа, являющегося опорой российской государственности». К сожалению, эта установка мало имела условий для практического применения в 1990-е годы, и в последующее время. В определенной мере механизм ее воплощения находил в полной мере отражение в федеральных и региональных программах.

Русские постепенно выводились из понятия «национального». Были попытки создания Департамента проблем русского народа в структуре Миннаца России. Готовилась даже программа поддержки традиционных направлений русской культуры, формирование институтов гражданского общества из представителей русских, однако, дальше этого развитие направления не получилось. Все эти попытки так и не вышли из вербальной зоны, а завершились полным отрицанием существования русской этнической общности. Более того, еще и звучал призыв рассматривать эту общность только по факту истории. Есть установка на создание российской нации, однако, нет ответа на вопрос, а есть ли в ней место русским, которых по переписи числиться более 80%, по каким параметрам их себя идентифицировать.

С обозначенной проблемой тесно смыкается и вопрос о национальных меньшинствах. Нельзя не согласиться с утверждением Р. Евдкомимова-Вогак, который, анализируя состояние этнических меньшинств на территории титульных наций, в частности, российских, пишет: «Заметим, кстати, и наоборот: право наций на самоопределение на практике означает предоставление «титульной» нации права на геноцид всех, кто имеет несчастье оказаться на «ее» территории национальным меньшинством. Как только государство (или хотя бы достаточно самостоятельная автономия) создается по этническому признаку, так почти с полной неизбежностью представителям даже крупных наций начинает угрожать, как минимум, культурная дискриминация»[13].

И автор в подтверждение своей мысли приводит аргументированные примеры, исторически обоснованные. «Это, и даже худшее, грозит англичанам-протестантам в Северной Ирландии, курдам в Турции, сербам в Косово и: русским в прибалтийских республиках или в Чечне (между прочим, в равнинных ее районах русские являются коренным населением, ибо до их прихода эти территории были безлюдны, представляя собой непроходимые заросли, расчищенные и освоенные не вайнахами, гнездившимися в горах, а именно русскими)»[14]. И это, действительно так, это соответствует исторической правде.

Несомненно, в середине1990-х годов была создана прочная основа для разработки истории национальных меньшинств в Российской Федерации, выработки механизмов решения их жизненноважных вопросов. Этому содействовали изложенные принципы строительства отношений между этническими общностями, населяющими российское государство, а также направления, на которых должны базироваться эти отношения.

Национальные меньшинства в 1990-е годы стали приобретать во внутренней политике более заметное значение, и особенно это проявлялось в ходе выборных кампаний, когда они превращались, по образному выражению М. Шаймиева, в «машину голосования». На практике это находило особо отчетливое проявление на примере привлечения в субъектах к голосованию российских цыган, корейцев и др. В этом случае согласие базировалось исключительно на принципе консенсуса: «вы нам голоса — мы вам обещания».

Таким адекватно времени очень трудно согласиться с заявлением, согласно которому некоторые исследователи истории федеративных отношений в России (М. Столяров и др.) государственную национальную политику Российской Федерации, нашедшую свое отображение в Концепции, расценивают как «провалившейся». Такое утверждение можно считать абсурдным. Такой вывод последовал только по причине отсутствия в Концепции учета борьбы с экстремизмом, проявлением ксенофобии.

К названным двум социальным явлениями политика межэтнических отношений не сводится. Создается впечатление, что российское сообщество не знало до конца 1990-х годов подобных явлений. Хотя надо ради справедливости заметить, что эти явления и есть порождение в большей мере самих процессов 1990-х годов. Таким образом, необходима аргументация выводам. В противном случае оценки автора несколько не денонсируют с его же заключениями о том, что «государственная национальная политика в условиях многонационального государства — это не конъюнктурный момент, а стратегическая линия развития российского сообщества, государственности».

В 1990-е годы – начале ХХI в. были подготовлены и приняты более 20 концепций и «Основных направлений…» реализации национальной государственной политики и в субъектах Российской Федерации. В этих документах учитывалась специфика мест. В 22 субъектах составлены региональные программы реализации мер национальной политики. Около 40 субъектов в своих бюджетах определили строку расходов на меры по национальной политике. Средства выделяемых для этих целей составляют от 80 тыс. до 14 млн. рублей.

Вряд ли можно возразить и против такой объемной работы как подготовка и принятие новых нормативных документов сферы национальных отношений. Как известно, появились новые законодательные акты. В числе их законы: «О реабилитации репрессированных народов» (1991 г.), «О жертвах политических репрессий» (1991 г.), «О языках народов России» (25 октября 1991 г., 5 июня 1998 г.), «Об образовании» (10 июля 1992 г.), Указ Президента Российской Федерации «О неотложных мерах по реабилитации российских немцев» (1992 г.), «Об установлении переходного периода по государственно-территориальному разграничению» (1992 г.), «Об общественных объединениях» (в ред. 1998 г.), «О национально-культурной автономии» (22 мая 1996 г.), «О свободе совести и религиозных объединениях» (19 сентября 1997 г.), «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» (1999 г.), «Основы законодательства Российской Федерации о культуре» (1999 г.), «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» (в ред. 2004 г.), «О гражданстве Российской Федерации» (2002 г.), «О противодействии терроризму» (2002 г.), Указ Президента Российской Федерации «О Министерстве регионального развития Российской Федерации» от 13 сентября 2004 г. № 1168; «О государственной службе казачества» (2005) и другие.

Во второй половине 1990-х годов совершенно новым явлением в жизни общества явилось формирование системы институтов гражданского общества, насчитывавшей на первых порах около 10 тыс. общественных объединений – национально-культурных автономий (с 1996 г.), национальных общественных организаций, центров национальных культур, ассоциаций и землячеств. В основе был разработанный Закон РФ «Об общественных объединениях» (1995 г.).

К 2000 г. на территории страны были сформированы более 157 тыс. общественных объединений и национальных организаций. После перерегистрации к 2014 г. оставалось 139 600 подобных общественных организаций, более 22 тыс. общественных религиозных организаций. В основе анализа темы рассматривается постулат – национальные общественные объединения и их институты – помощники в работе органов государственной власти.

Правда, практика показала, что в этом направлении даже превзошли себя, совершив определенные ошибки. Приняв два совершенно разные нормативно-правовые акты, в стране пошли по пути создания сети НКА и НОО, что во многом породило разногласие, трудности в организации работы, ее дублирование, «основу для создания своеобразного двоевластия в сфере гражданского общества. Все это обернулось, противоречиями, а в итоге и ликвидацией некоторых институтов гражданского общества даже на федеральном уровне.

Более того, государство, создав эти институты, не предоставляло длительное время им даже мизерной поддержки. Многие из них влачили жалкое существование, и полагались на помощь извне.

Президент Российской Федерации В. В. Путин, выступая в Казани (Татарстан) в конце августа 2002 г., заметил: «Многое здесь будет зависеть от ответственности общественных организаций, от авторитетных представителей интеллигенции, духовенства и бизнеса. Государство готово вести с такими партнерами постоянный диалог, диалог в интересах общественной и политической стабильности. То, чего ждут от нас простые граждане»[15].

Надо отметить, что федеральный центр реагировал своевременно на проявление подобных начинаний. С этим была связана и подготовка в декабре 1997 г. проекта Федерального закона «Об обеспечении государственной целостности и соблюдении Конституции Российской Федерации и федеральных законов». Однако меры по консолидации общностей в национальных республиках нацеливались прежде всего на усиление потенциала своих титульных наций. Это характерным было для Кабардино-Балкарской, Адыгейской, Ингушской республик, где полагалось, что за счет увеличения численности титульной нации возможно решение многих проблем.

Тем не менее Центр поддержал эти гуманные, благородные начинания в Кабардино-Балкарской и Адыгейской республиках. С его участием были разработаны и приняты программы по приему соотечественников из стран Среднего Востока, черкесов из развалившейся Югославии (Косово). Конечно, все эти меры предпринимались, естественно, не в целях защиты сложившегося союза народов на территории той или иной республики, а в целях численного прирастания самих титульных наций. Программы обустройства соотечественников в названных республиках предусматривали строительство жилых поселков, создание производственной инфраструктуры с целью облегчения адаптации прибывавших граждан, а также их интеграции в местный социум. И на эти меры были затрачены миллионные суммы денежных средств из государственного бюджета и бюджета республик. И эти акции вершились в условия далеко не благополучного состояния финансовых возможностей республик. Закончилась кампания тем, что многие из прибывших соотечественников отбыли обратно. В то же время под натиском изгонялись представители других национальностей, прежде всего русские.

Русские в национальных республиках — это особая проблема. Если рассматривать тему в целом, то, по нашему мнению, русские как этническая общность выведены в 1990-е — 2010 гг. за понятие «национальное», отсюда и все грехи, что делается позитивного применительно к национальным меньшинствам, отрицательно оценивается и отвергается применительно к русским.

Неверно сформированное отношение к русским, приписываемая им ответственность за все беды властных режимов, и в первую очередь за деяния в период сталинского режима, сформировали негативное отношение на долгие времена к русским как к самой многочисленной нации в России. На мой взгляд, в данном случае необходимо обращать внимание на национальный состав правительств на разных этапах развития государственности. Кто же стоял во главе проводимых мер в переустройствах государства?

В этом плане негативную роль играет и надуманная теория бесконечных покаяний, получившая распространение с легкой подачи усопшего академика А. Д. Сахарова. Русские повинны во всем, и почему-то должны перед всеми каяться. Хотя, следуя исторической правде, во всех карательных действиях (операциях), предпринимавшихся в отношении народов Кавказа, других этнических общностей принимали активное участие представители множества народов и во все времена.

Возникает и иного плана вопрос, кому и с какой целью необходимо выяснять в современных условиях вопрос, кто такие русские, утверждать о том, что вообще не существует такой нации, что она носит собирательный характер, и не возникает вопросов в таком же плане применительно к другим нациям. С кем же себя идентифицировать в этих условиях русским?

Изборский «круглый стол» по национальному вопросу в России и за рубежом, проходивший в декабре 2013 г. (материалы опубликованы в газете «Завтра», январь 2014 г. № 2), подверг критике предлагаемую точку зрения академиком В.А. Тишковым, согласно которой в России есть «русские россияне» и «нерусские россияне». Отсюда благопожелание толерантности. По мнению участников «круглого стола» это ведет к дезинтеграции общества, а нерусские россияне рассматриваются «динамитом» для межэтнических отношений в России, это разделение ни к чему другому не ведет, кроме как ведет к развалу государства.

В связи с этой проблемой дискуссионный характер приобретает и представленное толкование политологом М. Фадеичевой проблем русского народа, в частности, о его особом статусе как государствообразующего народа, о сокращении численности русского населения, необходимости решения его социальных проблем. Только остается непонятным, почему в этом необходимо видеть «такой циничный крепостнический государствоцентрический подход» и почему все, что касается русских, то это следует рассматривать как «шаг назад».

А разве попытка принятия мер по улучшению ситуации положения русских, казачества, ответа на вопрос, почему русские выведены за понятие «национального» именно в 1990-е годы, да и сейчас, имеет «циничный характер»[16]. Отнюдь нет. Государственная национальная политика, по нашему мнению, должна быть сбалансированной в отношении этнических общностей, включая и русскую.

Пока же она направлена главным образом на решение проблем национальных меньшинств. Не следует этого не признавать. В конце       1990-х годов Президент Республики Татарстан М.Ш. Шаймиев констатировал: «Эпоха империй прошла Россия последняя в ряду, историю не повернуть вспять. Вместо разработки и принятия законов о разграничении полномочий, обеспечении государственной целостности и т.д., направленных на лишение республик элементарных прав, в центре следовало бы думать о достижении реального согласия коренных народов России, которые имеют такие права, что и русские»[17].

Конечно, подобное утверждение не может не вызывать вопросов, да и мало на практике соответствовало действительности. За период пятнадцатилетней работы в сфере межэтнических отношений убежден в своих выводах, что все этнические общности, особенно титульные в российских республиках, имеют больше прав, чем русские. К сожалению, именно у русских в 1990-е годы не было ни прав, ни возможностей, по разным причинам, кроме как права быть наказанным, что продолжается частично и в условиях современности. Об этом наглядно свидетельствовали материалы информации, представлявшиеся Бюро по правам человека в Москве (А. Брод). Права русских оказались и слабо защищаемыми законодательством национальных российских республик.

В структуре Министерства по делам федерации и национальностей (министр Р. Г. Абдулатипов) принималась попытка создания Департамента по проблемам русского народа на территории Российской Федерации (штат 18 специалистов). Как показала последующая практика, идея с самого начала была мертворожденной. Кроме имевшихся объявленных господином министром лозунгов о русском народе, отсутствовали четкие представления по этой проблеме. Акция же носила более персонифицированно-политический характер, нежели имела целью решение каких-либо приоритетных государственных задач на практике, в частности, по улучшению положения и расширению прав русского народа, хотя бы в конфликтных районах России. Вся работа названного Департамента разбивалась о сложившиеся стереотипы в мышлении, а точнее, пресловутый русский шовинизм... Вероятно, это было и причиной того, что русские как народ не были представлены даже в списке делегатов на 1-го съезда Ассамблеи народов России.

Тем не менее Департамент просуществовал восемь месяцев и с уходом его же создателя был «похоронен». Предложения, например, принять подготовленную с участием регионов, где особый вклад внесла администрации Тюменской, Омской, Оренбургской и других областей, «Программу о поддержке развития традиционных направлений русской культуры», подготовленную «Государственную концепцию русского народа» и других документов, были отвергнуты напрочь, с единственной формулировкой: «А что скажут другие?» (имеется в виду другие народы). Однако другие народы безболезненно (особенно в тех же российских республиках принимают подобные документы и соответственно этому организовывают свою жизнь), никоим образом не ущемляя свои прав в пользу других.

На местах в отношении русских царил необузданный произвол они «выметались» из республик (Чеченская, Ингушская, Карачаево-Черкесская и др. республики). Приход нового министра, а вернее, возврат бывшего ранее министром, окончательно покончил с этой проблемой, втиснув ее в формулу — «Пока не время заниматься этой проблемой!». Наверное, это и есть ответ на вопрос об имеющихся правах у русских. Судя по всему, не случайно в 1990-е годы из южных регионов России, да и центра страны в министерство со своими бедами прибывали посланники от русских, однако, помощь им не оказывалась, заканчивалась эта работа заслушиванием вопросов.

В своем научном труде «Федерализм в российском измерении» (М., 2010) теоретик по национальным отношениям М. Столяров обращается к анализу основных болевых точек на российском пространстве в последние два десятилетия. По М. Столярову, таких определено четыре: в числе их 1) отношение между федеральным центром и субъектами Федерации, которые сопровождаются, как замечает автор, необходимостью выживания региона, решения вопросов политических, финансовых, социальных и правовых. В числе болевых точек названа и 2) излишняя раздробленность, и необъяснимая сложность федеративного устройства. Если с остальными болевыми точками (3) выборность глав исполнительной власти, способ формирования Совета Федерации, 4) договоры о разграничении полномочий между органами исполнительной власти Федерации и ее субъектов), их толкованием и разъяснением можно согласиться, то вопрос о названной раздробленности федеративного устройства заслуживает особого внимания.

Проблема привлекает своей многосторонностью и прежде всего существованием на этой основе острых противоречий между субъектами и центром (пример с Республикой Адыгея, Карачаево-Черкесская Республика и ранее с Ингушской Республикой). По нашему мнению, вопрос оставался несколько непроработанным центром в практическом плане. Можно рассмотреть его на примере одной их российских республик — Карачаево-Черкесской. Конкретно, не были устранены рецидивы прошлой государственной национальной политики, соответствовавшей существованию союзного государства.

Несомненно, необходимы были определенные реформы, что свидетельствовало бы и о единстве Российского государства, оно вполне может функционировать без республик, а иметь однообразное административно-территориальное обустройство. Это повлечет определенное сокращение и государственного аппарата в субъектах, формирование единой управленческой системы, усиление вертикали власти, сокращение денежных расходов и т.д. Можно было бы исправить и некоторые другие положения в административно-государственном строительстве. Например, название — Краснодарский край — уже не соответствует административному устройству территории, так как краем называется «административная территория, имеющая в своем составе национальное административное образование (автономную область), подчиненную руководству краевого центра». После выхода Адыгеи из состава края его правильнее было бы придать ей статус области, однако статус был повышен до республиканского. Уже в советское время критерий различения края и области стал нестрогим (упрощенным): в составе Приморского края не было автономных областей.

По-нашему мнению, общество в этой сфере остается во власти старых стереотипов, преодолевая их в жестких межнациональных противоречиях и это очевидно, особенно в многонациональных республиках (Карачаево-Черкесская, Кабардино-Балкарская и др.). Удалось этого избежать по известным причинам только в бывшей Чечено-Ингушской Республике. В новых условиях народы создают самостоятельно свои материальные и духовные ценности и пользуются ими. Конечно, подобные меры должны проводиться с глубокой проработкой, иметь обоснование, а не осуществляться на основе известного лозунга «берите суверенитета – сколько хотите», разумеется, это не государственный подход.

Необходима параллельно разработка методов совершенствования федеративных отношений. Подобные преобразования не проходят в одночасье. Реализация такой задачи возможна только в условиях мира, стабильности и гражданского согласия.

Одним словом, необходимо исправление допущенных ошибок, оставшихся в качестве наследия прошлых времен. Поэтому утверждение о том, что «не стоит настаивать на изменении статуса отдельных суверенных субъектов» вряд ли может приемлемо в условиях современности. Что касается передачи прав и полномочий на места, то это ведет к самоизоляции, усилению тенденции не считаться с центром. В конкретном случае                  М. Столяров прав, утверждая, что «оптимальная модель федеративного развития Российской Федерации пока не найдена, и поскольку ни Конституция Российской Федерации, ни Федеральный договор не стали объединяющими факторами в подходах центра и субъектов к проблеме оптимального разъединения власти по вертикали»[18].

Решение многих проблем этой сферы, по-нашему мнению, было бы более эффективным в условиях создания одностатусных субъектов на территории Российской Федерации, соответствующих существованию России в новом формате. Оставшееся же наслоение шести категорий субъектов Федерации дает знать о себе не с лучшей стороны.

На практике существует и возможность обращения к международному опыту строительства государственности, например, опыту, накопленному в ФРГ, где четко расписаны права субъектов в решении различных вопросов жизнеобустройства населения, соблюдается иерархия власти во взаимоотношениях федеральных органов власти и органов субъектов Федерации.

Разумеется, все действия этой системы власти не направлены на решение главного – сохранение единства и целостности федеративного государства, создание условий для удобного проживания этнических общностей на территории Германии.

 

---