Архивные фонды дают возможность изучить важнейшие этапы развития Удмуртии, ее роли в истории страны, найти исторические корни многих современных событий

Февральская и Октябрьская революции, смена власти, реформы промышленности и сельского хозяйства, Гражданская война, образование РСФСР, а затем СССР, сталинские преобразования – бурные социально-экономические и политические изменения начала ХХ века, произошедшие в нашей стране, самым непосредственным образом сказались на удмуртах и других народах, проживающих на территории современной Удмуртской Республики.

Небольшой удмуртский народ, наряду с несколькими другими расположенный между Волгой и Уралом, был окончательно присоединен к России с падением Казанского ханства. В дореволюционное время он испытывал кроме экономического и политического гнета еще религиозный и национальный, а потому в целом встретил революцию 1917 г. положительно, благо, позитивные изменения непосредственно коснулись и его.

4 ноября 1920 года из волостей Глазовского, Сарапульского, Елабужского, Малмыжского уездов Вятской губернии была создана Вотская (Удмуртская) автономная область. Впервые, в начале третьего десятилетия ХХ века, большая часть удмуртов была включена в рамки единого административно-государственного объединения. Из 691 тыс. человек населения области удмуртов было 54%^[1]. Появилась возможность целенаправленно и масштабно развивать экономику, культуру, образование, здравоохранение.

Однако само по себе образование автономной области не решало накопившихся проблем. На протяжении последующих лет Удмуртия, как и вся страна, мучительно трудно, порой с большими жертвами развивалась в рамках большевистского государства. Это касалось всех сфер экономической, политической, национальной и культурной жизни.

1.

Национальный вопрос в Удмуртии в эпоху царской России был весьма актуальным и сразу проявился после Февральской, а затем и Октябрьской революций. Немногочисленная удмуртская интеллигенция поднимает вопрос о создании более благоприятных условий развития удмуртского народа. Создаются различные национальные удмуртские объединения в городах Казань, Глазов, Елабуга. Все активнее проявляет себя удмуртское крестьянство, в котором идут процессы формирования и роста национального самосознания.

На протяжении 1918-1919 гг. было проведено два всероссийских съезда удмуртов, принявших ряд важных мер по развитию удмуртского образования, культуры, создания отдельной административной единицы для удмуртов. Первоначально был организован Вотский отдел при Наркомнаце, а затем Центральный комиссариат по делам удмуртов, в задачу которого входила координация работы всех удмуртских секций при губернских и уездных исполкомах советов. В основном на плечи руководителей Центрального комиссариата легла и основная тяжесть по организации и созданию новой административной единицы – Вотской автономной области.

Создание области шло в тяжелых условиях. Гражданская война и военный коммунизм, разруха, социальная напряженность, великодержавные амбиции части русских работников местного аппарата серьезно затрудняли идущий процесс. И только безоговорочная поддержка Центра, поставившего лишь одно предварительное условие – титульная нация в пределах будущего административного образования должна составлять численное большинство (более 50%) – позволила создать ВАО.

Образование первого национально-государственного объединения удмуртов высветило помимо ощутимых позитивных последствий и большое количество проблем – от крупных культурных и экономических до отсутствия канцелярских терминов на удмуртском языке и недостатка образованных удмуртов во всех сферах деятельности. Область находилась на территории отсталого сельскохозяйственного края, в составе которого был такой промышленный гигант как Ижевск, в новых условиях создававший больше проблем, чем достижений.

Многие негативные изменения возникли из-за низкого уровня развития удмуртов до революции. После Октября 1917 года основная часть удмуртского населения по-прежнему проживала в деревне, занималась натуральным сельским хозяйством и кустарными промыслами.

Удельный вес рабочих – удмуртов был мал. По данным Областного ГПУ в середине 1920-х гг. из примерно 15500 рабочих удмурты составляли два-три процента^[2].

Удмурты оставались неграмотными крестьянами, людей со средним и высшим образованием были единицы. Процветали так называемые социальные болезни. Даже в 1930 году представителями центра (инструктором ЦК ВКП(б) Густи и представителем НКПроса Эльчибаевым) в ходе обследования состояния культурного строительства Вотской автономной области отмечалось: «Социально-бытовые болезни – трахома, сифилис, туберкулез являются наиболее распространенными болезнями в ВАО, особенно среди удмуртской части населения. Так, например, в 1928/29 г. на ½ года заболеваемость трахомой выразилась в 49613 чел., сифилисом – 4966, туберкулезом 9630 человек.

До сих пор социально бытовые болезни остаются угрожающими и цифры заболеваемости […] в некоторых районах дают рост»^[3].

Поэтому при всем желании новой власти было трудно взять достаточное количество учителей, врачей, чиновников титульной нации. Крайне мало было периодических изданий и книг на удмуртском языке для поддержки национальной культуры и развития образования. К середине 1920-х гг. в одной из типичных волостей области – Зуринской – было: в Зуринской библиотеке – 4054 экз. книг, из них на удмуртском языке – 460, Игринской – 3244 экз., из них на удмуртском языке – 499^[4]. Населения же в волости было более 20 тысяч человек.

Большое влияние оказывал субъективный фактор. Как и полагалось, в рамках диктатуры пролетариата основная часть областной партийной организации РКП (б) состояла из рабочих Ижевского завода, в основном русских. На основе их голосов Вотскую область с лета 1921 года возглавили представители ижевской политической элиты, весьма сдержанно относящихся к развитию национальной сферы.

Попытки коммунистов-удмуртов активизировать национальную сферу встречали со стороны ижевских коммунистов сопротивление. Характерным моментом в этом отношении были события на III областной партконференции РКП (б) в декабре 1921 г. Идеи ответственного работника областного аппарата Т.К. Борисова о выдвижении удмуртов в аппарат, об учете национальных особенностей в области потерпели крах. Русское большинство конференции их резко отвергло.

Разгоревшаяся борьба на национальной почве, потребовавшая вмешательства центра, весьма негативно сказалась на развитии Удмуртии.

Все эти социально-экономические, культурные, политические и субъективные проблемы привели к тому, что национально-государственная работа с образованием автономной области поначалу значительно ослабла. 1921-22 гг. оказались наиболее тяжелыми годами для области.

Однако улучшение социально-экономической и политической обстановки, активная политика центра, изменение номенклатуры аппарата области привели к усилению национальной политики в Удмуртии. В 1920-е годы областное руководство обратило особое внимание на развитие национальной культуры и образования – увеличивается выпуск литературы (художественной, технической, популярной, учебной и др.) и периодических изданий на удмуртском языке, отправка удмуртов в вузы и средние специальные заведения, введение полного или частичного обучения на национальном языке в начальной и средней школе и т.д.

Кроме того, в годы нэпа проводились мероприятия по развитию отдельных направлений, касающихся всего населения, в том числе и удмуртов: образования, здравоохранения, культуры.

Путем колоссальных усилий государства и общества (в частности, крестьянской общины) к середине 1920-х гг. удалось переломить негативную тенденцию в школьном образовании. И если в 1924 году в школе обучалось около трети из примерно 100 тыс. детей^[5] , то в 1929 году уже около половины^[6]. В первой половине 1930-х гг., в области, как и в целом по стране, было введено всеобщее начальное обучение.

Во второй половине 1920-х гг. было увеличено число учреждений здравоохранения. К 1928 году 166 лечебных заведений сетью покрывали область, оказывая населению помощь, пусть пока еще и недостаточно эффективную^[7].

Создание области способствовало вовлечению удмуртов на протяжении 1920 – первой половине 1930-х гг. в административнохозяйственную деятельность на всех уровнях. В местных советах удмурты составляли не меньше половины выборных сотрудников. Так, в 1924/25 году из числа 5773 членов сельсоветов удмурты составили 3353^[8], а из 102 членов волисполкомов – 53^[9]. В 1923 году из 54 членов уисполкомов области удмуртов было 20, а в облисполкоме 9 из 25^[10].

Происходит изменение состава партийной организации области – удельный вес удмуртов растет, что было важно в связи с особенности политической системы советского государства. Первоначально, в 1921 г., в Вотской парторганизации из 2265 коммунистов было только 335 удмуртов^[11].Более того, в 1920-е гг., особенно в первой половине десятилетия, идет явная неприязнь к укреплению удмуртской прослойки в партии, главным образом со стороны служащих^[12]. Но в 1935 г. из 7764 коммунистов области было уже 2335 удмуртов (30,1%)^[13].

В условиях тоталитарного большевистского режима, когда властные полномочия находились в руках немногочисленной верхушки партийно-советской номенклатуры, тем не менее, представители населения, как удмурты, так и русские, получали хороший опыт практической работы в партийных и советских органах в условиях многонационального региона.

Серьезное влияние на развитие национальных отношений, удмуртского народа оказали сталинские преобразования в сфере экономики, начавшие с конца 1920-х гг. Резко изменяется ситуация в промышленности. Не только Ижевск, но и другие города и поселки стали центрами промышленности. Были модернизированы на основе современного оборудования уже существующие предприятия и построены десятки новых. Они охватывали отрасли тяжелой, машиностроительной, химической, легкой, пищевой и т.д. промышленности, выдвинув Удмуртию в число индустриальных регионов страны.

Значительно вырос количественно и изменился качественно рабочий класс. Тысячи бывших крестьян – удмуртов, русских, татар, представителей других национальностей встали к станку. Удельный вес социальных групп Удмуртии трансформировался. Если в 1920-е гг. более 90% населения области были крестьяне, то в 1930-е гг. стремительно растет численность горожан.

Постоянно при этом уделяется внимание как областного, так и центрального руководства росту удельного веса удмуртов в составе пролетариата. Об этом, в частности, свидетельствуют постановления ЦК ВКП(б) и Оргбюро ЦК ВКП(б), отдельные письма и статьи в периодической печати секретаря ЦК ВКП(б) Постышева и секретаря Нижегородского крайкома Жданова. В результате уже в начале 1930-х гг. (данные на 1 мая 1931 г.) на Ижстальзаводе было 14% удмуртов, а в местной промышленности 13%^[14], в то время как в 1928 г. удельный вес удмуртов в промышленности достигал 4%^[15].

Город давал куда большие возможности образовательного и культурного роста и общий уровень удмуртского населения повышался. Однако велики были и издержки. Индустриализация привела к сложным процессам во многих сферах. Если в экономике можно говорить о строительстве крупных предприятий, превращении Удмуртии из отсталого сельскохозяйственного края в промышленную республику, то в сфере национальной оценка может быть более сдержанной и неоднозначной. С одной стороны, большое количество представителей титульного населения оказалось в городе, количество образованных, культурных удмуртов резко выросло. С другой стороны, удмуртская культура стала размываться, поскольку т.н. советская культура, развивающаяся в городе, властно вторгшаяся в удмуртскую деревню вместе со сталинскими преобразованиями, была сформирована на основе русской культуры.

Изменение исторической обстановки, той социально-экономической ниши, в которой привыкли жить удмурты, привело к постепенному их разрушению как народа, обрусению, а государственная поддержка далеко не всегда была эффективна. Советская культура продолжала развиваться, а национально-культурное строительство пошло на спад.

В сельском хозяйстве Удмуртии сталинские преобразования прошли асфальтовым катком, принеся населению, в том числе и удмуртам, тяжёлые испытания. С началом коллективизации сталинское государство буквально набросилось на деревенскую общину. «Лудорвайское дело», оказавшись сигналом для борьбы с кулачеством в деревне по всей стране, одновременно послужило началом разгрома удмуртской общины. На долгие годы орган общинного самоуправления – кенеш стал олицетворением всего консервативного и даже антисоветского в удмуртской деревне.

Аппарат, начиная с Москвы и заканчивая Ижевском и низовыми органами, обрушился на удмуртскую общину, считая ее главным соперником советской власти.

Кенеш обвиняли во всех смертных грехах. Так, в 1932 году областные органы указывали: «Основное содержание деятельности кенеша – это активное сопротивление коллективизации, выражающееся в агитации, запугивании, провокации, в ряде селений кенешу удавалось развалить колхозы. Сильно развито вредительство колхозного имущества. Под влиянием кенеша производились избиения лучших советских работников, за одно лишь полугодие таких наиболее громких случаев зарегистрировано 25, 5 убийств, 5 поджогов»^[16]. ОГПУ подсчитало, что только в 4 квартале 1930 года и первом квартале 1931 года участниками кенеша совершено 260 правонарушений^[17].

Под деятельность кенеша подводились любые правонарушения. Областное руководство указывало: «Стараясь сорвать колхозное движение, кенеша развертывает бешеное сопротивление партии и советской власти во всех хозяйственно-политических кампаниях: в перевыборах советов, дроволесозаготовках, хлебозаготовках»^[18]. В таких условиях развитие национальных отношений не только в деревне, но и в целом в Удмуртии было невозможно, поскольку оценивалось как потакание контрреволюционному кенешу.

Однозначно невозможно оценить и развитие собственно удмуртской культуры. И без того слабая в дореволюционные годы, несколько окрепшая в 1917-1920-е гг., она в 1930 годы получила сильный удар со стороны сталинского режима. С начала 1930-х гг. практически все десятилетие в Удмуртии шли репрессии против национальной интеллигенции, представителей аппарата и др. Начавшись с «Дела «СОФИН» (1932-1933 гг.) они продолжались в 1937-38 гг. и далее, унеся значительную часть молодой удмуртской интеллигенции. Их труды были изъяты из обращения. Культуре, образованию, науке, здравоохранению был нанесен непоправимый ущерб. Открытие в довоенное время вузов, научных и культурных учреждений не смогли компенсировать эти недостатки.

Удмуртия в своем развитии в 1920-30 гг. серьезно продвинулась вперед. Оказавшись к началу советской эпохи аморфным пятном, т.н. удмуртскими уездами, она стала вначале Вотской автономной областью (1920 г.), затем Удмуртской автономной областью (1932 г.), Удмуртской АССР (1934 г.). Новые социалистические национальные отношения в Удмуртии, создавшиеся в межвоенный период, несли позитивное, благотворное влияние для населения, в том числе удмуртов. Удмурты становились рабочими, служащими, интеллигентами.

Из отсталого крестьянского населения в 1930-е гг. они превращаются в развитый, культурный народ. Представление о Вотской области, как об отсталом сельскохозяйственном крае осталось позади. С этой точки зрения Советская власть сыграла в развитии Удмуртии и, прежде всего, титульной нации, большую положительную роль. Но с другой стороны, происходившие преобразования навсегда уносили самобытное, яркое в культуре, языке, жизни народов, нивелируя людей в строителей социализма. Как и другие народы, удмурты стали «винтиками» сталинского режима. Национальная сфера оказалась орудием в руках сталинской номенклатуры для решения задач большевистской диктатуры.

2.

В экономике Удмуртии основной отраслью являлось сельское хозяйство, за счет которого жила основная часть населения. До революции Удмуртия была районом общинного сельскохозяйственного землевладения, почти не знавшей помещиков. Значительная часть жителей деревни вышла из числа государственных крестьян и занималась в начале ХХ века земледелием и кустарными промыслами, в основном связанных с лесом и сельских хозяйством. Это было характерно и для русских, и для удмуртов, и для татар. Хотя, надо отметить, распределение надельной земли между удмуртскими уездами различалось, так же как и между крестьянами разных национальностей. Общим же было растущее малоземелье, общинные переделы, чересполосица и узкополосица, техническая и культурная отсталость. Земля была раздроблена на миллионы мельчайших полос. В селениях на одно хозяйство приходилось по 30-40 и даже 50 полос, размер которых в бедняцких хозяйствах доходил до пяти сотых гектара.

Небольшие крестьянские хозяйства вели, за некоторым исключением, натуральное хозяйство примитивными орудиями труда. Доминировала соха. Плуги появились только в зажиточных хозяйствах.

В агротехнике господствовало трехпольное хозяйство. Областными органами отмечалось в ретроспективе в середине 1920-х г.: «Земля использовалась хищнически. Сеяли почти исключительно зерновые культуры. В 1916 году зерновые культуры занимали 93,9% от всего посева. […] Правильного севооборота не было. Хлеб сеялся по хлебу […] Качество обработки было низким, зябь не производилась совершенно. Пары пахали, как правило, только в июне, июле, а многие бедняцкие хозяйства сеяли рожь […] поздно неочищенными, сорными, зараженными различными болезнями семенами. Навоза было мало и его хватало только на усадьбу. Лишь кулацко-зажиточное хозяйство имело навоз и возможность удобрять полевую землю. Земля истощалась. Средний урожай до революции в Удмуртии был следующий: рожь – 6,4 центнера с га, овес – 6,7, лен-волокно – 2,1 ц., картофель – 49,4 ц.

Животноводство имело потребительский характер с низкой продуктивностью. Содержание скота было самым примитивным. Тесный, темный, холодный хлев, в котором навоз вычищается раз в год – вот помещение для скота. Сено давалось только для лошадей и то в недостаточном количестве»^[19].

Первая мировая и Гражданская войны нанесли тяжелый урон сельскому хозяйству. Дважды прокатившиеся по области военные действия, грабежи с обеих сторон – и красных, и белых, разорительная продразверстка оставили тяжелое наследство. И неизвестно, что было тяжелее. Касаясь практики предыдущих лет, Вотский отдел управления отмечал в начале 1920-х гг.: «Продотряды закачивали хлеб, не считаясь ни с чем, и вот теперь в неурожайный год крестьянин остался без хлеба»^[20].

Приход нэпа ситуацию поначалу не изменил из-за сложных климатических условий. Лето 1921 года оказалось жарким, засушливым. Уже к середине сезона стало очевидным, что урожай будет плохой. Прогнозы не обманули – урожай ржи по области был получен 1,5 ц. с га, овса 1,3 ц. с га. И это притом, что в 1921 году посевная площадь равнялась 403,3 тыс. га или 55% от площади 1916 г.

В сфере животноводства также наблюдались серьезные сокращения. По сравнению с 1916 г. поголовье лошадей сократилось на 46,3%, рогатого скота на 63%, свиней на 91,4%, овец на 80,6%^[21].

В области сложилось тяжелое продовольственное положение. Областная ЧК докладывала, начиная с мая, о толпах голодающих из волостей, собиравшихся у исполкомов с требованием хлеба^[22].

Подводя итог состоянию сельского хозяйства, отдел управления Вотского облисполкома 31 августа 1921 г. сообщал: «Крестьянское хозяйство терпит огромную нужду, нет обеспечения, хлеба на пропитание и корма. Хлеб со всевозможными суррогатами, главным образом лебедой, – насущный хлеб крестьянства […] Вообще картина жизни области печальна»^[23].

К этому добавились лесные пожары. Жара высушила леса, и достаточно было искры для губительного огня. Удмуртия – край лесов, большинство деревень находились либо среди чащоб, либо поблизости и это приводило к частым пожарам. Многочисленные погорельцы, лишившиеся своего скарба и скота, скитались по сельской местности и городам. Часть населения покидала область и уходила, в частности в Казанскую и Уфимскую губернии, лучше обеспеченные продовольствием.

Ухудшение положения в области, рост социального напряжения заставили пойти ревком области на радикальные меры. 31 мая на своем заседании он ввел с 1 июня военное положение в связи с лесными пожарами и погромами ссыппунктов^[24].

Однако в условиях сильной нехватки продовольствия одними репрессивными мерами ликвидировать создавшееся напряжение было трудно. Государственная же помощь была недостаточна. В результате голод неблагоприятно сказался на настроении населения. Отношение большей части крестьянства к большевистскому режиму стало негативным и даже враждебным^[25].

По сообщению областного ОГПУ, конец 1921 и начало 1922 гг. характеризовались «уголовным бандитизмом», развивавшемся на почве голода, «в который было втянуто большинство крестьян-бедняков, благодаря злой случайности. Они не были профессиональными громилами, а под влиянием голода устраивали отдельные акты краж и ограблений. Это явление было заметно во всех концах Вотобласти, охватывало оно и русскую, и вотскую часть населения»^[26]. Иногда крестьянское недовольство приводило к созданию крупных банд. Так, сообщалось о появлении «крестьянской банды численностью до 60 человек, руководимую железнодорожником, которые занимались ограблением продмаршрутов, и в результате их действий был разграблен поезд, потерявший до 3000 пудов пшеницы»^[27].

Дореволюционное развитие, определяющее Удмуртию, прежде всего, как малоразвитый сельскохозяйственный край, тяжелое наследие 1918-21 гг. оказывали большое влияние на развитие крестьянства эпохи нэпа. Первая половина десятилетия было временем медленного подъема деревни. Сокращение посевных площадей, поголовья скота, крайний недостаток орудий труда и их примитивизм приводили к стагнации деревни. В 1922 году было засеяно не многим более 200 тыс. га – даже меньше, чем в кризисном 1921 году^[28].

К тому же климатические условия оставались сложными, пусть и не такими, как в 1921 году. Осенью 1922 года погода оказалась холодной и дождливой, из-за чего озимые осенью ушли под снег совершенно не окрепшими. Значительная часть крестьянства смогла посеять озимые поздно и они оказались в очень неблагополучном положении. В 1923 г. холодная весна сначала привела к медленному таянию снега, а затем с 15 мая по 12 июля начались сухие ветра, что еще более ухудшило ситуацию с озимыми и задержало рост яровых. В итоге произошла массовая гибель озимых и яровых во всех волостях области – в большинстве уездов погибла четверть озимого клина, а в Глазовском уезде – 50%^[29].

Большой вред наносился вредителями, противостоять которым эффективно ни крестьяне, ни государство в 1920-е гг. не могли. Так, в 1925 г. червем (озимой совкой) было повреждено по области 106846 га посевов озимых (32%), из них уничтожено полностью 74618 га посевов (22%), в 1928 г. соответственно – 119406 (34%) и 86736 га (24%)^[30].

Судя по архивным документам, лишь к середине 1920-х гг. сельское хозяйство начинает достигать довоенного уровня. При этом, однако, речь идет только о посевных площадях, которые в 1925 году достигли уровня 1916 года. Поголовье скота полностью к этому времени восстановлено не было. В 1925 году численность лошадей составила только 82,6% поголовья 1916 г., рогатый скот составил 97,9%^[31].

Об окончательной ликвидации последствий войн и засухи начала десятилетия можно говорить по Удмуртии только к концу 1920-гг. Но и восстановившись, мелкие крестьянские хозяйства были преимущественно натуральными, с небольшой товарностью, низкими урожаями и слабым животноводством. Техническое обеспечение деревни Удмуртии было плохим. К концу десятилетия около 12% крестьянских хозяйств не имели почвообрабатывающих орудий, а плуги имелись только у 20,6% всех хозяйств. К 1929 году на всю область было 10 тракторов^[32].

Таким образом, особых изменений за первое десятилетие советской власти в сельском хозяйстве области не произошло. Удмуртия 1920-х гг. оставалась, как и раньше, общинным сельскохозяйственным краем, в качестве вспомогательных отраслей в котором существовали промысловые ремесла. Промышленные предприятия были индустриальными островками, не играющими, за исключением Ижевских заводов, особой роли.

К концу 1920-х гг. были очевидны некоторые попытки развития крестьянского хозяйства, в первую очередь зажиточного. Образование колхозов, хуторов с многопольным хозяйством, использование кооперации характерно для некоторой части крестьянства всех уездов. Однако данный путь оказался нереализованным, поскольку к этому времени начинается коллективизация, которая радикально изменила ситуацию.

Начало массовой коллективизации – сталинского реформирования деревни – коснулось крестьянства ВАО, как и большей части страны, в 1928-29 гг.

Следует указать, что коллективные хозяйства не было новым явлением для Удмуртии. Они появились еще во время гражданской войны. На протяжении нэпа их количество менялось. В 1926/27 хозяйственном году, в последнем году дофорсированного развития, в деревне Удмуртии существовало 49 хозяйств. Из них 5 коммун, 32 артели, 11 ТОЗов^[33].

Но колхозное строительство было начато без их учета. В документах того времени – центрального и местного происхождения – настоятельно проводилась мысль о том, что существовавшие в 1920-е годы колхозы в большинстве находятся под влиянием кулачества и не могут быть использованы при новых условиях. Характерным примером изменившегося отношения является обследование в начале ноября 1929 года Семеновского колхоза Глазовского района. Проверяющий пришел к выводу: «В колхозе из 7 хозяйств одно бедняцкое, шесть зажиточные, в том числе два ярые кулаки, использующие как эксплуатацию чужого труда, так и помощь правительства, которое слепо помогало кулацкому колхозу. Колхоз раньше обследовали, находили здоровым. На самом деле кулаки просто прячутся под ширмой колхоза»^[34].

Подобные колхозы были расформированы, были влиты в новые даже считавшие в 1920-е годы образцовыми. Сталинское руководство в них не нуждалось.

Сигналом к коллективизации для всей страны послужило Лудорвайское дело 1928 г. Порка крестьян в удмуртском селе, происходившая в соседних деревнях и в предыдущие годы, вызвала острую реакцию большевистского государства, поскольку послужила важным поводом для радикальных реформ в деревне.

Однако, несмотря на широкую антикулацкую кампанию, в ближайший год – осень 1928 – осень 1929 гг. сама коллективизация не достигла больших темпов, проходя относительно спокойно, без жесточайшего давления на крестьянство. В связи с этим и малый процент коллективизированных. На 1 октября 1928 года в колхозах Удмуртии было объединено 1,5% хозяйств, а на 1 июня 1929 г. 3,4%^[35].

Однако полностью из сельского хозяйства государство не уходило, оказывая давление по другим направлениям экономической и политической сфер. Происходит массовая чистка низовых органов управления, в первую очередь местных советов, кооперативной системы, существующих колхозов. Перевыборы советов 1929 г. идут под жестким классовым углом, процент лишенных избирательных прав по сравнению с предыдущими годами значительно увеличивается. По неполным данным, только по Завьяловской волости Ижевского уезда были лишены избирательных прав 471 человек (91 в 1928 г.), в Новомултанской волости 460 (180 в 1928 г.), Бурановской волости 200 (46 в 1928 г.), Сосновской – 530 (90 в 1928 г.) ^[36].

В деревню на постоянную и временную работу приезжают бригады ответственных работников и заводских рабочих, в чьи руки переходит власть на местах.

Одним из ведущих направлений работы в деревне по объявленной «классовой линии» было также масштабное землеустройство, развернувшееся в эти годы.

Вообще надо отметить, что землеустройство было одним из больных мест деревни Удмуртии в 1920-е гг. Ненормальная конфигурация наделов крестьян (сильная изломанность границ, резкие вклинивания и т.д.) затрудняла ведение сельское хозяйство, по подсчетам середины 1920-х гг., примерно 72% селений. Чересполосица доходила иногда до 100 полос, а в Глазовском уезде в отдельных случаях до 150 полос на двор. Мелкополосица и чересполосица были обычным явлением в области.

Областные и уездные землеустроительные организации подчеркивали в 1920-е гг., что с улучшением экономической ситуации крестьянское население осознавало необходимость землеустройства. Это было видно по числу крестьянских заявок. Так, в 1922/23 году в уездные земельные управления поступило заявок о землеустройстве 177, в 1923/24 г. – 510, в 1924/25 г. – 636, 1925/26 г. – 688. В 1926/27 году прием заявок был прекращен из-за образовавшейся залежи и невозможности выполнения заявок прошлых лет. Сотрудники управления установили, что требования крестьянства на землеустройство в этом году еще более возросли. Перечисленными заявками охватывалась площадь не в одну сотню тысяч гектар^[37].

Разумеется, далеко не все крестьянство было заинтересовано в землеустройстве. Особенно, когда речь шла о переделе земли внутри селений. Хозяйства, чьи участки сокращались в случае нового передела; крестьянство, чьи интересы ущемлялись в случае выделения части крестьян из общины или селения; очень часто зажиточные крестьяне были против землеустройства и даже активно протестовали против него. Областной отдел ОГПУ по этому поводу приводил характерный пример в 1926 г.: «На почве выдела на отрубные хозяйства (хутора) одной части деревни Кузьминской, Поломской волости Глазовского уезда, оставшиеся учинили с хуторянами открытую схватку, в результате которой человек до 15 оказались раненными. Причиной схватки послужил захват выселяющимися более лучшей земли»^[38]. Подобные и другие случаи были многочисленны.

Землеустройство всегда, в том числе и в дореволюционное время было сложным явлением, выходящим за рамки узко экономического вопроса. Между тем государство в годы нэпа было не в состоянии решить этот вопрос из-за финансовых и кадровых вопросов. За все время после революции до 1927/28 г. им было охвачено всего лишь 10,5% крестьянских участков^[39].

Таким образом, частично проблема землеустройство было создана самим государством. Однако, в конце 1920-х гг. вопрос состоял уже не в землеустройстве вообще, а в проведении через землеустройство интересов государства: экономического подавления кулака, укрепления классовой базы, улучшения землепользования, коллективизации.

Землеустройство в «классовом разрезе» было проведено в 1929 году. Весной до начала весеннего сева переделили яровой клин текущего года, паровой клин переделили перед началом вспашки под пар, а третий клин – после уборки зерновых.

Обком и облисполком сообщали: «При переделе земли лучшие и ближние земли предоставлялись бедняцко-середняцким дворам, а худшие и дальние – кулацким. Вся предельная кампания проводилась под лозунгом перевода земельных обществ на новые методы хозяйствования и формы землепользования, как-то: организация колхозов, простейших производственно-кооперативных объединений, установление многополья, широкополосицы и т.д.»^[40].

Всего переделами было охвачено: в весеннюю кампанию 1929 года 1378 земельных обществ (44,7% от общего их числа) с 48532 дворами (39,9%), а при переделе парового клина – 1697 земельных обществ (55,1%) с 60534 дворами.

В результате передела ярового клина перешло на многополье 429 селения, и был организован 241 колхоз. Выборочное обследование тех лет показало, что в итоге переделов по обследованным селениям землепользование кулацких хозяйств уменьшилось на 20%. Если до переделов кулацкие хозяйства в площади своего землепользования хорошей земли имели 42,6%, то после передела в их пользовании осталось всего лишь 4,9%^[41].

«Классовое» землеустройство встретило сопротивление части крестьянства, а в ответ обвинения государства в кровожадности кулачества и репрессии.

Однако некоторые успехи государственной политики в деревне сталинское руководство не удовлетворяли, оно решило, что коллективизации идет слишком медленно. Статья И.В. Сталина «Год великого перелома», опубликованная в ноябре 1929 г., наряду с другими документами радикально ускоряет идущие в сельском хозяйстве процессы. В стране началась вакханалия коллективизации. Крестьян массово загоняли в колхозы, на них обрушилось раскулачивание, которое по сравнению с предыдущими годами расширилось и ужесточилось.

В колхозах оказывается большинство крестьян.

Проводимая скоростными темпами коллективизация длилась недолго. В ответ на насилие деревня отвечала иногда активным, а чаще всего пассивным сопротивлением в таких масштабах, что государство не выдержало. Уже в феврале 1930 года начинается медленное свертывание скоростной коллективизации, а с марта, после известной статьи Сталина, происходит резкий спад.

Процент коллективизация падает, но не до уровня октября-ноября 1929 года. А затем, в последующие годы, коллективизация вновь нарастает. В 1932 коллективизация в области достигла 58,5%, а в 1935 г. 87,9%^[42].

Уже с самого начала массовой коллективизации в Удмуртии сталинский режим добивается главной цели – устойчивых поставок продовольствия. 1929/30 год является первым годом за последнее четырехлетие, когда план хлебозаготовок был выполнен со значительным превышением (1926-27 г. – 47,5%, 1927-28 г. – 38,8%, 1928-29 г. – 65,7%, 1929-30 г. – 118,6%). И это несмотря на то, что в последний год урожай был значительно хуже в связи с недородом озимых^[43].

Новый виток коллективизации был встречен крестьянством с сопротивлением. В период весны 1931 г. по 16 районам Удмуртии по данным ОГПУ было вскрыто более 450 случаев «кулацкой вредительской и террористической деятельности». Из них: избиения и убийства – 266, поломка машин – 98, поджогов – 45, потравы скота – 26 случаев и т.д.^[44]

Сопротивление крестьянства было на этот раз подавлено. Целенаправленная политика по улучшению колхозного хозяйства, сбору налогов приняла широкомасштабный и «деловой» характер.

Так в Удмуртии воцарился колхозный строй.

«Сталинской поворот» – глубокие изменения во всех сферах, в первую очередь экономической, политической, культурной при всей их цене оказали существенное положительные влияние на Удмуртию, превратив отсталую крестьянскую область – край покрытых соломой изб, – в индустриальную, машинизированную автономную республику.

В сельском хозяйстве появились крупные коллективные хозяйства, вооруженные современными орудиями труда, машинами. Чересполосица, узкополосица, плохонькая деревянная соха ушли в прошлое.

Значительно улучшилась агрокультура, использование минеральных удобрений, увеличились посевные площади технических культур, льна, пшеницы. За счет пустошей увеличилась посевная площадь, а за счет агрокультуры – урожайность многих культур.

Несоизмеримо возросла машиновооруженность. К середине 1930-х гг. в республике были организованы 24 МТС с парком 661 трактор^[45]. Массовое внедрение сложных машин позволило сократить долю ручного труда. Если в середине 1920-х гг. в сельском хозяйстве Удмуртии уборка урожая производилась на 98,6% серпом и косой, и обмолот на 39,4% цепами, то в 1935 году машинная уборка охватывала 81% зерновых посевов и молотьбу всех зерновых^[46].

Однако эти достижения были оплачены тяжелым, надрывным трудом, потом и кровью. Тысячи крестьян и членов их семей, т.н. кулаки, были уничтожены, отправлены в ссылку, согнаны со своей земли. По поголовью скота деревня была значительно отброшена назад. Неоднократно деревню поражал голод. Первый же неурожай 1930-х гг. – 1933 года – привел крестьян к отчаянному положению, болезням и смертям.

Привычные условия жизни были уничтожены. Моральные принципы хозяина-земледельца были замены на стереотипы наемного работника, что в конечно итоге уже в последней четверти ХХ века стало одной из причин развала деревни. Сталинское государство железной гребенкой прошлось по крестьянству, уничтожив всё, что не подходило режиму. Поэтому, говоря о достижениях сельского хозяйства Удмуртии в конце 1920-х – 1930-е гг., нельзя забывать о цене коллективизации

* * *

Данная книга «Общество и власть. Удмуртия в 1921-ом – середине 1930-х гг.», созданная в рамках сборников документов «Российская провинция в ХХ веке», на основе материалов удмуртских архивов – Центрального государственного архива Удмуртской Республики (ЦГА УР) и Центра документации новейшей истории Удмуртской Республики (ЦДНИ УР), описывает происходившие в Вотской области процессы, показывает их сложность и неоднозначность. При этом определяющим при подборе материала являлось взаимодействие человека и государства, положение крестьянина, рабочего, служащего и пр. в конкретно-исторических условиях нэпа и сталинского режима.

Основными хронологическими рамками являются начало 1920-х гг. – образование Вотской автономной области и начало нэпа и середина 1930-х гг. – время, когда в целом оформляется сталинский режим на территории Удмуртии, создается современная экономическая база в промышленности и сельском хозяйстве, когда на смену отсталой сельскохозяйственной Вотской области, едва выживающей под тяжестью множества проблем, приходит могучая индустриальная Удмуртская Автономная Советская Социалистическая Республика.

Подобранные в сборник документы в большинстве своем публикуются впервые. Часть из них была рассекречена в последние годы, часть была введена в научный оборот раньше, но, как правило, не публиковалась или публиковалась частично.

Составители книги при ее создании стремились к разнообразию архивного материала. Так, большое внимание уделялось деятельности и переписке партийных и советских органов в хозяйственной, политической, социальной, культурной и др. сферах, их взаимодействию с населением. Отчеты вышестоящим органам, начиная с сельсовета и волячейки, цеховых ячеек и заканчивая облисполкомом и обкомом, и реакция на них свыше, в том числе ЦК партии и ВЦИК, позволяют представить целостную картину развития области, отдельных районов и сельсоветов, увидеть отдельные проблемы и достижения разных лет.

Отдельным направлением исследования являются описи и фонды Контрольных Комиссий области, уездов и районов, в которых содержится большой объем материала, характеризующий реакцию населении на деятельность государственных органов.

Представляет интерес и деятельность ВЧК-ОГПУ, их взаимодействие с советскими и партийными органами, информационные сводки о состояния области и отдельных уездов (районов), реакцию и настроения населения на мероприятии государства, обстановку в стране и области.

Предоставленные архивные фонды дают возможность изучить важнейшие этапы развития Удмуртии, ее роли в истории страны, найти исторические корни многих современных событий.

Сборник «Общество и власть. Удмуртия в 1921-ом – середине 1930-х гг.» делится на тематические разделы, в которых документы в основном располагаются по хронологическом принципу, за исключением тех случаев, когда они объединяются по содержанию.

Составителями в целом сохранены орфография и стилистические особенности документов. Заголовки и обозначенные даты составления оставлены, как в подлинниках, за исключением оговоренных случаев. Неразборчивый текст и сокращения отмечены отточием и взяты в квадратные скобки. В ряде случаев составителями в текст документов вставлены пояснения, также взятые в квадратные скобки.

Для удобства работы с источниками сборник снабжен комментариями терминов, связанных с национальными особенностями Удмуртии, именным комментарием партийных и государственных деятелей области 1920-1930-х гг., списком сокращений.

Окончательное редактирование сборника произведено И.В. Рубановой, составление вводных статей и подбор документов в разделах осуществлялся С.Л. Логиновым (Раздел 1. Политическая сфера Вотской области; Раздел 3. Социально-экономическое развитие Вотской области (Промышленность Вотской автономной области в 1923-1927 гг.)), О.Н. Леконцевым (Раздел 2. Национальная сфера Вотской области; Раздел 3. Социально-экономическое развитие Вотской области. (Коллективизация сельского хозяйства; Лудорвайское дело 1928 г.; Борьба с кулачеством)).