Институт Национальной Памяти

Москва, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Ржев, Саранск, Ижевск

 

Институт
Национальной
Памяти

Москва, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Ржев, Саранск, Ижевск

Канун и первые дни Великой Отечественной войны в Минске

 

22 июня около 7 часов в кабинете первого секретаря

ЦК КП(б)Белоруссии

П. К. Пономаренко раздался телефонный звонок:

на проводе был И. В. Сталин

 

Канун и первые дни Великой Отечественной войны в Минске

Столица Белоруссии город Минск был оккупирован немецкими войсками на седьмой день Великой Отечественной войны – 28 июня 1941 г. Столь быстрый захват уже второй столицы союзной республики (24 июня противник занял Вильнюс), тем более расположенной на «старых» советских территориях, стал тяжелейшим военным и моральным ударом для руководства и большинства граждан СССР.

Советская историография уделила немало внимания оборонительным боям Красной Армии на Минском направлении и ближних подступах к Минску в течение первой недели войны. Но о событиях в самой белорусской столице либо вообще умолчала, либо представила их схематично, с немалым количеством неточностей и разночтений. Это было связано не только с закрытостью некоторых архивных фондов, но в большей степени с наличием ряда «неудобных» вопросов, не укладывавшихся в растиражированные схемы и стереотипы.

 

Первый секретарь ЦК КП(б)Б П. К. Пономаренко в президиуме Народного собрания Западной Белоруссии. Белосток, 30 октября 1939 г.

В канун войны Минск являлся крупнейшим политико-административным, промышленным и культурным центром Белорусской ССР с населением около 300 тысяч человек. Город быстро расширял свои границы, благоустраивался. После присоединения к БССР территории Западной Белоруссии и, соответственно, удаления от Минска линии Государственной границы, значительно возросла его военно-стратегическая роль. Многие предприятия были задействованы на выполнении оборонных заказов – от производства ручных гранат и ремонта автобронетанковой техники до пошива вещевого имущества для РККА. Началось строительство крупных предприятий союзного значения, ориентированных частично или полностью на военную продукцию: радиозавода, авиазавода по выпуску самолётов-штурмовиков ИЛ-2, завода по производству синтетического бензина, автогенного, шиноремонтного заводов и других.

Рядовые минчане, как и все граждане СССР, были воспитаны советской пропагандой в сознании неотвратимости грядущей войны, но абсолютное большинство пребывало в счастливом неведении относительно возможных сроков её начала. Кроме того, договор о ненападении, заключённый между Советским Союзом и Германией, последующее кардинальное изменение советской официальной политики в отношении Третьего рейха, демонстрация военного единения Красной Армии и Вермахта в ходе Польской кампании на совместном параде в Бресте 22 сентября 1939 г. и, наконец, Сообщение ТАСС от 13 июня 1941 г., подтвердившее миролюбивую позицию Германии, притупили чувство неизбежности военной грозы, обусловили для основной массы минчан полную её неожиданность.

По иронии судьбы, в тот самый день 14 июня 1941 г., когда в советских газетах было опубликовано упомянутое Сообщение ТАСС, в Берлине состоялось совещание высшего командного состава Вермахта по вопросу готовности к войне с СССР. Командующий 2-й танковой группой генерал-полковник Г. Гудериан на вопрос А. Гитлера, сколько ему потребуется времени, чтобы достичь Минска, ответил, как впоследствии оказалось, почти безошибочно: пять–шесть дней[1].

Последние предвоенные дни Минска прошли в обычном ритме мирной жизни. Предприятия рапортовали о досрочном выполнении полугодовых планов, в высших учебных заведениях завершались экзамены, Мингороно занимался отправкой детей в пионерские лагеря, универмаг рекламировал новые товары к летнему сезону, туристско-экскурсионное бюро предлагало путёвки в Москву, Ленинград, Киев, Крым…

С успехом продолжались гастроли приезжих музыкальных и цирковых коллективов, Государственного польского театра БССР из Гродно, Одесского украинского театра Революции, всемирно известного Московского художественного академического театра имени М. Горького.

В 8 часов вечера 21 июня в Доме Красной Армии начался спектакль МХАТа «Тартюф» по пьесе Ж.-Б. Мольера. В театральном зале находились представители руководства БССР и командования Западного Особого военного округа, причём в ложе командующего – генерала армии Д. Г. Павлова – был специально установлен аппарат высокочастотной связи для поддержания постоянных контактов с войсками округа и Москвой.

 

Командующий Западным Особым

 военным округом-Западным фронтом

 Д. Г. Павлов

Первое сообщение о массовом нарушении советской границы авиацией противника поступило в Минск через четыре минуты после того, как немецкие авиационные армады устремились в глубь советской территории, то есть между 3:10–3:20 по среднеевропейскому и 4:10–4:20 по московскому времени. В это же время командующий 3-й армией генерал-лейтенант В. И. Кузнецов доложил в штаб округа по телефону из Гродно, что «на всём фронте артиллерийская и оружейно-пулемётная перестрелка…» Вслед за ним командующий 4-й армией генерал-майор А. А. Коробков передал, что «на Кобрин налетела авиация, на фронте страшенная артиллерийская стрельба». Первая радиограмма от командующего 10-й армией генерал-майора К. Д. Голубева из Белостока об оружейно-пулемётной перестрелке по всему фронту из-за перебоев в связи поступила примерно в 7 часов[2].  .

Именно приграничный Белостокский выступ, центральный участок Минского направления, попал под главный удар противника в полосе ЗапОВО, ставшего отныне Западным фронтом. Что касается непосредственно Минска, практически все стрелковые и мотомеханизированные войска, находившиеся здесь или в непосредственной близости, за исключением 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии, к началу войны либо не были полностью отмобилизованы, либо пребывали в стадии формирования.

Несколько оправившись от фактора внезапности и направив в приграничные армии распоряжение «поднять войска и действовать по-боевому»[3], командование Западного фронта с уверенностью ожидало, что вскоре события пойдут по запланированной ранее схеме войны «малой кровью на чужой территории». С психологической точки зрения этому, безусловно, способствовала внешне абсолютно спокойная обстановка, сохранявшаяся в Минске в первый день войны, что было связано с отсутствием авиационных налётов противника.

 

Командующий ВВС ЗапОВО-

Западного фронта И. И. Копец 

Но, как очень скоро выяснилось, это было лишь затишье перед бурей. План стратегического развёртывания вооружённых сил Германии «Барбаросса» упоминал Минск, наряду с такими городами как Вильнюс, Смоленск, Москва, в качестве особо важного объекта для быстрой заблаговременной нейтрализации посредством авиации и последующего захвата, поскольку на них базировалась основная система сообщений.

Согласно довоенным планам, при опасности воздушной атаки в Минск должна была быть переброшена из Могилёвской области часть сил 43-й истребительной авиадивизии, поскольку в самой столице истребительной авиации не было, здесь дислоцировалась только 7-я отдельная зенитно-артиллерийская бригада ПВО. Между пятью и шестью часами утра командующий ВВС Западного фронта генерал-майор авиации И. И. Копец передал приказ командиру дивизии генерал-майору авиации Г. Н. Захарову прикрыть Минск. К полудню два из четырёх полков дивизии перелетели на аэродром в минском пригороде Лошица[4].

Около 7 часов в кабинете первого секретаря ЦК КП(б)Б П. К. Пономаренко раздался телефонный звонок: на проводе был И. В. Сталин. Заявив, что сведения, полученные от командующего фронтом, его не удовлетворяют, потребовал от руководителя Белоруссии лично разобраться в обстановке, не поддаваясь при этом панике[5]. Пономаренко в очередной раз направился в штаб фронта, но там ситуация по-прежнему не прояснилась, поскольку проводная связь была повреждена в результате бомбардировок или диверсантами, по разным причинам бездействовала и радиосвязь.

 

Такими встретила войну семья минчан Ходасевичей.

Пётр Константинович, Альбина Адольфовна, Костя и Павлик

участвовали в подпольной борьбе и погибли от рук оккупантов в 1943 г.

В 9:30 состоялось заседание Бюро ЦК КП(б)Б, на котором одной из главных задач было признано немедленное окончание строительства защитных сооружений, в том числе в Минске. К началу войны даже столица Белоруссии не имела ни одного убежища первой категории защиты, что являлось прямым следствием «шапкозакидательской» военной политики руководства СССР. Не лучше обстояло дело с убежищами второй категории, которыми должны были служить подвалы зданий, не снабжённые фильтровентиляционными установками. Для большинства населения предназначались укрытия полевого типа в парках, скверах, на огородах и пустырях.

В полдень 22 июня по радио прозвучало выступление заместителя председателя Совнаркома СССР В. М. Молотова с официальным заявлением о начале войны, которое развеяло последнюю надежду руководителей БССР, что дело ограничится локальным пограничным конфликтом, но не лишило их уверенности в скором изменении обстановки в позитивную сторону.

Абсолютное большинство рядовых жителей Минска узнало о начале войны из радиовыступления Молотова. Многих эта весть застала на торжественном открытии искусственного озера, кто-то услышал её на дневном спектакле в театре, в читальном зале библиотеки, во время воскресных хлопот по дому…

 «В день, когда началась война, мы были в цирке… Вышли: на улице… все говорят: «Война». Мы: «Ура!» Дети…» – так запомнилась первая реакция сверстников минчанке З. Шиманской[6].

 

Программа гастрольного спектакля

 МХАТа «На дне»

 

Программа гастрольного спектакля МХАТа

«Школа злословия»

Точно передают психологическую неготовность людей к стремительному переходу от мира к войне воспоминания М. Г. Виноградовой: «Я услышала из открытого окна радиовыступление Молотова. Закричала: «Мама, война началась, нужно что-то делать!» А мать продолжает шить платье, как будто не слышит, а как окончила работу, повесила её на стул и тогда уж спохватилась…»[7].

  

Номер газеты «Советская Белоруссия»

от 23 июня 1941 г.

 

Вражеские самолёты над Университетским городком.

Минск, июнь 1941 г.

В течение первого дня войны немецкие самолёты несколько раз пытались прорваться к Минску, но были остановлены, на город не упала ни одна бомба, хотя воздушные тревоги уже объявляли. Поэтому обстановка оставалась достаточно спокойной, многие жители ещё не успели осознать серьёзности случившегося и по инерции продолжали заниматься заранее запланированными делами. Как позже образно напишет Константин Симонов, люди даже не подозревали, что, война уже разделила их всех на живых и мёртвых.

 

Красноречивый рисунок главного администратора

 МХАТа Ф. М. Михальского 

В 15:00 состоялось собрание партийного актива столицы. Секретарь ЦК КП(б)Б Н. Е. Авхимович вспоминал: «Активу была поставлена задача предотвращать панику, обеспечивать организованный перевод всей партийной и хозяйственной работы на военный лад. Ни о каком отступлении, тем более оставлении территории Минска, на этом активе речи не шло. Более того, речь шла о том, чтобы коммунисты, партийный актив боролись с проявлением фактов бегства, эвакуации семей, так как это внесёт деморализацию и будет использовано паникёрами». Однако далее, вероятно не замечая некоторого противоречия в своих словах, автор воспоминаний сообщил, что на одном из совещаний «было решено… подготовить эшелон на случай эвакуации семей работников ЦК КП(б)Б и правительства, но до особого указания эвакуацию семей не проводить, т. е. не давать дурного примера…»[8].

 

Боец пожарной команды борется с огнём.

Минск, 24 июня 1941 г. Фото военного

 корреспондента Д. А. Минскера

Вечером 22 июня собственный корреспондент газеты «Правда» по Белоруссии П. А. Лидов написал и тут же передал по телефону в Москву свою первую военную корреспонденцию из Минска, которая в целом соответствовала действительности. На следующий день она была опубликована в «Правде» вместе с материалами из других республик СССР под общим заголовком «Огромный патриотический подъём»: «18 часов. Первый день подходит к концу. Полное спокойствие царит в белорусской столице. Народ начеку, уверен в себе, в своей правоте. Такой народ непобедим»[9]. Но когда Лидов набрасывал эти строки, название столицы Белоруссии появилось в дневнике генерал-фельдмаршала А. Кессельринга: «Воздушная молниеносная война удалась, удалась полностью!.. Немецкий стальной танковый каток беспрепятственно движется на Минск»[10].

В ночь на 23 июня над Минском появилась немецкая авиаразведка, но была отогнана зенитчиками. Этой же ночью в городе были замечены действия диверсантов или их местных пособников – они пускали сигнальные ракеты в районе, где располагались военная комендатура и военкоматы. А утром жизнь столицы переступила невидимую грань, за которой продолжалась уже по законам военного времени. Предприятия перешли на трёхсменный режим работы, началась передача в Красную Армию мобилизационных фондов. По радио не переставали звучать призывы к населению не допускать паники, соблюдать спокойствие, всем находиться на рабочих местах. ЦК КП(б)Б принял постановление об организации в Минске отрядов «вооружённых рабочих и трудящихся» для усиления охраны предприятий и поддержания порядка. Однако, в результате того, что командование Западного фронта, озабоченное, прежде всего, вооружением войск, так и не отдало приказа о выдаче оружия с военных складов, отряды имели одну винтовку на 10 человек[11]. Тем не менее, их бойцы оказывали помощь милиции в патрулировании улиц, охране предприятий, совместно с регулярными войсками участвовали в боевых действиях против вражеских десантников в окрестностях столицы.

 

На одной из улиц Минска после бомбардировки 24 июня 1941 г.

Фото Д. А. Минскера

 

Руины Минска

 

23 июня было ознаменовано также официальным началом мобилизации военнообязанных. Но многие командиры запаса, в первую очередь медики, водители автомашин, работники связи, юристы, политработники, были вызваны в военкоматы уже 22 или в ночь на 23 июня. Некоторые минчане приходили в военкоматы, не дожидаясь повесток, было немало заявлений от добровольцев. Однако 24 июня ситуация резко изменилась – сильная бомбардировка фактически лишила военкоматы и их призывные пункты возможности нормально работать. Они вынуждены были выехать из Минска и, разместившись в ближайших пригородах, продолжали призыв до 28 июня, пока не отошли на восток вместе с отступавшими частями Красной Армии. Поэтому Многие военнообязанные минчане вообще не попали под мобилизацию, поскольку не знали нового места расположения военкоматов, не сумели до них добраться, либо по разным причинам не получили повесток.

 

Разрушенный квартал Минска

Утром 23 июня на подступы к Минску прорвались первые немецкие самолёты-истребители, которые обстреляли аэродром и людей на шоссе у восточной окраины. Тогда же в столице прекратились радиопередачи, в течение дня в эфире звучала только одна фраза: «Городу Минску дан сигнал воздушной тревоги». Однако, поскольку налёта на город сразу не последовало, паники по-прежнему не было. Пожалуй, единственной реакцией было то, что люди, особенно женщины, устремились в магазины для закупки продуктов. Вот как прокомментировал ситуацию П. А. Лидов: «На улицах полно народа, на лицах не заметно ни уныния, ни страха. Никто не обращает внимания на частые воздушные тревоги. На улицах женщины досадуют на то, что по тревоге закрываются магазины, и на покупки уходит много времени. У нас в гостинице посмеиваются над артистами МХАТ, которые по тревоге спускаются в подвал. Кроме них, пожалуй, никто не верит в действительную возможность воздушной бомбардировки… Поехал в ЦК и попал на совещание сотрудников агитпропа… Кто-то, между прочим, высказал возмущение частыми тревогами, которые зря нервируют население…»[12].

Но около полудня до Минска добрались и первые бомбардировщики, правда, в этот день они ограничились только налётами на товарную железнодорожную станцию, аэродром и расположение одной из воинских частей в пригороде. Некоторые очевидцы вспоминают, что с любопытством наблюдали за проплывавшими над городом самолётами, стоя прямо на улице, так как чувства опасности абсолютно не было.

 

 Памятник на могиле Александра Фёдоровича

Белятко и его дочери Веры, погибших при

бомбардировке 24 июня 1941 г. Фото 2011 г.

 

Противник вступает в Минск 28 июня 1941 г.

Совсем иная картина наблюдалась на аэродроме. Разведсводка штаба Западного фронта, составленная в 23:00 23 июня, констатировала: «… В течение дня Минский аэродром Лошица подвергся нападению 11 раз…»[13] Поскольку аэродром не имел зенитного прикрытия, а прибывшие только накануне самолёты не успели замаскировать, противник нанёс огромный ущерб: часть машин была уничтожена прямо на земле, сгорели склады с горючим.

Вероятно, именно появление над Минском первых вражеских бомбардировщиков подтолкнуло руководителей БССР к осознанию реальной опасности, нависшей не только над столицей, но и республикой в целом, и заставило Бюро ЦК КП(б)Б прийти, по словам Пономаренко, «к тяжёлому решению о необходимости начать частичную эвакуацию» с территории Беларуси. (В данном случае имелась в виду эвакуация организованная, поскольку стихийная из приграничных районов фактически осуществлялась уже с первых часов войны). Следующей короткой фразой руководитель БССР отразил в своих послевоенных воспоминаниях всю гамму испытываемых при этом сложных чувств: «Ещё тяжелее было поставить этот вопрос перед ЦК ВКП(б) и СНК»[14].

Тем не менее, в середине дня Пономаренко позвонил Сталину с просьбой разрешить эвакуацию государственных ценностей и детских учреждений. Сталин, удивившись – не рано ли? – разрешение всё же дал, но при этом в очередной раз потребовал не поддаваться панике.

Получив «добро» вождя, во второй половине дня ЦК КП(б)Б принял постановления об эвакуации в двухдневный срок детей из детских домов, садов, лагерей, городов, подвергавшихся бомбардировке в полосе военных действий, и из города Минска, а также ценностей и денежных знаков из Белорусского отделения Государственного банка СССР. Дирекции строившегося авиационного завода № 453 и стройуправлению № 1 было разрешено вывезти «в адреса, по указанию НКАП (Наркомата авиационной промышленности. – И. В.), станки, материалы, секретные документы, имущество, строймеханизмы, квалифицированных рабочих и ИТР…» Одновременно было вынесено решение о подготовке к эвакуации «секретных архивов и партдокументов ЦК КП(б)Б и ЦК ЛКСМБ»[15].

  

Немецкие мотоциклисты на минской улице 28 июня 1941 г.

Маршруты за пределы БССР были предусмотрены только для Госбанка и авиазавода. Самыми безопасными местами для минских детей всё ещё виделись ближайшие к столице районы.

Ценности Белорусской республиканской конторы Госбанка были вывезены на рассвете 25 июня и направлены в Тамбов. Эвакуацию оборудования авиазавода осуществить не успели, смогла уехать в Москву лишь часть коллектива.

Полностью сорвался вывоз детей. Представители Наркомата просвещения вечером 23 июня направились в ближайшие к Минску районы, где маленьких минчан предполагалось разместить в зданиях школ и на территории пионерских лагерей. Однако неуклонное расширение радиуса действия вражеской авиации со всей определённостью продемонстрировало неэффективность намеченного плана.

Что касается населения Минска в целом, вопрос о его массовой эвакуации властями 23 июня не поднимался. Самыми злободневными представлялись ещё проблемы беженцев из приграничных западных районов, которые продолжали прибывать в столицу.

Однако утро 24 июня перечеркнуло все надежды на благополучный исход событий. В 9:40 началась первая массированная бомбардировка Минска, в которой участвовало 47 самолётов. За ней с небольшими перерывами последовали другие налёты. По утверждению П. К. Пономаренко, в этот день было не менее 18 бомбардировок силами по 35 – 40 самолётов каждая[16]. Этот ад продолжался до 21 часа.

Трагические подробности содержатся в заметках заместителя председателя Совнаркома БССР И. А. Крупени, написанных в 1942 г.: «…Кто был в этот день и ночью в Минске, тот может сказать: из всего страшного, что я видел в жизни, самое страшное было здесь. Минские электростанции разрушены. Одна из них охвачена огнём… Повреждены трамвайные пути – изрыты воронками, валяются обломки рельсов и шпал, порваны электропровода. Раскиданы как пушинки камни, которыми были вымощены улицы. На перекрёстке Советской и Урицкого лежали опрокинутые [трамвайные] вагоны, превратившиеся в братскую могилу людей всех возрастов. В лучших магазинах города… царил хаос: пробиты осколками бомб прилавки, полки, стены. Продукты, пересыпанные осколками стекла от люстр и окон, валялись на полу, на тротуарах. В 3-м Доме Советов женщины и дети решили укрыться в подвале многоэтажного дома. Взорвавшаяся рядом бомба вызвала пожар. Все подъезды и подходы были охвачены пламенем. Там погибло более 100 человек…»[17].

Уже в первой половине дня вышли из строя электроснабжение и водопровод, прекратили работу хлебозаводы и магазины, предприятия и учреждения, городской транспорт. Со второй половины дня 24 июня жизнь в Минске была фактически парализована.

Советские документы не зафиксировали количество жертв бомбардировок и пожаров, а также масштаб разрушений Минска в июньские дни. По оценке немецкой санитарной службы, на 1 августа 1941 г. под развалинами оставалось ещё от 600 до 700 тел. Немецкие же источники говорят о том, что в 1941 г. город был разрушен на 85%[18]. Из этого количества потери жилого фонда составили 65%[19].

Положение в Минске приблизилось к критическому. П. К. Пономаренко позднее вспоминал: «События нарастали столь стремительно, что… ЦК и СНК Белоруссии поставили вопрос об общей эвакуации. После получения от нас шифровки об этом, Сталин позвонил и сказал, что санкционирует наше предложение»[20].

Вечером 24 июня из столицы вывезли архивы центральных партийных и комсомольских органов. С архивами Совнаркома, наркоматов и Верховного Совета БССР возникли сложности. Поскольку уже утром 24 июня повреждённое при первой бомбардировке здание Дома правительства было оставлено сотрудниками, архивы подготовить к вывозу не успели. В руки немцев попали почти все дела, касавшиеся государственного управления и все мобилизационные дела БССР[21]. Такая же участь постигла государственные архивные, музейные и библиотечные фонды. Не удалось эвакуировать оборудование ни одного промышленного предприятия[22].

Как явствует из документальных источников и свидетельств очевидцев, хотя и слишком запоздавшие, но всё же предпринятые властями меры по организованной эвакуации населения столицы, в ряде случаев увенчались успехом, Во второй половине дня 24 июня ЦК КП(б)Б постановил «считать необходимым произвести немедленную эвакуацию детей и матерей из города», Минскому горсовету предоставить для этой цели весь имеющийся автотранспорт, Минскому отделению железной дороги подготовить специальные эшелоны для эвакуируемого населения и дополнительно организовать пункты погрузки на пригородных станциях. Перед руководителями ряда районов Минской области была поставлена задача для «населения, следующего в сельские районы… представлять подводы и размещать население в колхозах»[23].

 Сколько эшелонов с людьми смогли отправить непосредственно из Минска и дополнительных пунктов погрузки – неизвестно. Не существует также данных об общем количестве минчан, которым удалось эвакуироваться по железной дороге или автотранспортом. По свидетельству руководства Западной железной дороги, документы об эвакуации через Минский железнодорожный узел не сохранились, но, скорее всего, их не существовало вовсе.

После 9 часов вечера 24 июня, когда на время прекратились авианалёты, начался массовый исход из города по Могилёвскому и Московскому шоссе жителей, пытавшихся укрыться от бомбардировок и пожаров.

В докладной записке от 20 июля 1941 г. председателя СНК БССР И. С. Былинского на имя заместителя председателя СНК СССР А. Н. Косыгина о ходе эвакуации из Белоруссии констатировалось: «В связи с внезапностью нападения создать организованную эвакуацию из западных и Минской областей не удалось, и население в большинстве случаев пешеходом уходило из мест, занимаемых противником»[24]. При этом, однако, не было оговорено, что такой «пешеход» обычно заканчивался вынужденным возвращением на родное пепелище, как это случилось с большинством минских беженцев.

Подтверждения этому имеются в воспоминаниях многих минчан. Л. П. Булат: «Семья приняла решение уходить из Минска… Быстро собралась группа человек в 30. В основном семьи с малыми детьми… Как только стемнело, тронулись в путь… Мы все были убеждены, что выход в «беженцы» – это ненадолго. Пара недель, ну месяц от силы! Главное, чтоб к немцам в лапы не попасть сейчас, а там их обязательно остановят… Действительно в беженцах довелось быть недолго. 30 июня передовые немецкие части вошли в… местечко Дукора, где мы ночевали… Бежать дальше не было смысла, и наша семья вернулась обратно»[25].

В 20:00 24 июня, в условиях непрерывного обострения ситуации на Белостокско-Минском направлении, ЦК КП(б)Б, Совнарком БССР, Президиум Верховного Совета БССР, Минский горком и райкомы партии, горсовет, облисполком, райисполкомы, ЦК ЛКСМБ и другие центральные организации получили приказ командующего Западным фронтом Д. Г. Павлова об эвакуации из Минска. Руководители БССР и столицы выехали на автомашинах в Могилёв в промежутке между 2:00 и 4:30 утра 25 июня[26]. Этой же ночью город оставили руководство НКВД и НКГБ, милиция, войска РККА и штаб Западного фронта, который перебрался сначала на запасной командный пункт в районе деревни Боровая в 8 километрах северо-западнее Минска, а на рассвете 26 июня также под Могилёв.

Трагическая судьба первого командного состава Западного фронта в связи с июньской катастрофой достаточно широко известна. Открыл печальный список командующий ВВС фронта Герой Советского Союза (за Испанию) И. И. Копец. Ещё 22 июня, в отсутствие связи с приграничными авиадивизиями, он лично вылетел в их расположение. Увидев чудовищную картину уничтоженной прямо на аэродромах новейшей техники, командующий вернулся в Минск и около 9 часов утра застрелился в своём рабочем кабинете[27]. Генерала похоронили на Военном кладбище Минска, однако после войны, при реконструкции территории, место, где находилась могила, было вынесено за пределы кладбища и застроено.

Один из документов Белорусского штаба партизанского движения зафиксировал необычный факт, касающийся расстрелянного 22 июля 1941 г. бывшего командующего Западным фронтом Героя Советского Союза (также за Испанию) Д. Г. Павлова. 5 ноября 1942 г. руководитель одной из оперативно-чекистских групп НКВД БССР сообщил в докладной записке на имя начальника БШПД, что по сообщению агента, завербованного группой, «в одной из церквей Минска был отслужен молебен за упокой души бывшего командующего БВО»[28].

В течение 25–26 июня 1941 г. в Минске ещё оставались подразделения 42-й бригады конвойных войск НКВД СССР. 25 июня комбриг А. А. Плеханов направил начальнику Управления конвойных войск НКВД СССР В. М. Шарапову следующее донесение: «24.06.41 части РККА, правительственные учреждения и наркоматы НКГБ и НКВД оставили город Минск. В городе царит беспорядок. Сброшенные парашютные десанты терроризируют население. На бригаду начальник гарнизона возложил задачу по очистке города от выброшенных десантов. Для очистки города мною в различных районах города высланы войсковые оперативные группы из работников НКГБ, оставшихся одиночек, переходящих через город Минск из Западных областей БССР. За 24 и 25.06 задержано в городе различных подозрительных лиц 8 человек».

Однако даже войска НКВД были уже не в силах овладеть ситуацией, и в 3:00 26 июня, сняв войсковую охрану с тюрем и складов, штаб бригады и личный состав частей ушли из Минска в свой пригородный лагерь, а в 18:00 того же дня двинулись к Могилёву. В это же время Минск покинули ещё остававшиеся там оперативные группы бригады в количестве 160 человек[29].

Таким образом, после 18:00 26 июня Минск фактически оказался в состоянии полного безвластия, что повлекло за собой грабежи магазинов и продовольственных складов. Беспорядки подогревались переодетыми диверсантами, их пособниками, уголовными элементами.

Враг стремительно приближался к Минску по нескольким направлениям. Бои на ближних подступах к городу начались вечером 25 июня. Его защитники не сдавали своих позиций до последней возможности. Однако перевес сил противника давал о себе знать всё более явно. Минск был фактически обречён, и вечером 28 июня на его улицы вступили первые немецкие танки. Для Москвы, которая узнала о падении столицы БССР только 30 июня, новость была настолько ошеломляющей, что её так и не озвучили в сводке Совинформбюро.

Трагедия первых дней войны стала прологом к ещё более тяжким испытаниям, выпавшим на долю минчан с началом нацистской оккупации. Но разрушенный, голодный, понёсший большие демографические потери Минск не стал на колени: тем же грозным летом 1941 г. была открыта новая страница в его истории, связанная с мужественной борьбой антифашистского подполья.

 


[1] Гудериан Г. Воспоминания солдата. Ростов-на-Дону, 1998. С. 126.

[2] Россия. ХХ век. Документы. 1941 год. Под ред. В. П. Наумова. В 2-х книгах. Кн. 2. М., 1998. С. 462, 457.

[3] Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО РФ). Ф. 208. Оп. 2454. Д. 26. Л. 76. Опубликовано: На земле Беларуси: канун и начало войны. Боевые действия советских войск в начальном периоде Великой Отечественной войны. Авт. колл.: В. В. Абатуров, Т. С. Бушуева, Н. Н. Виноградова [и др.]. Минск, 2006. С. 393.

[4] На земле Беларуси: канун и начало войны.  С. 104.

[5] Архив Института истории Национальной академии наук Беларуси (АИИ НАНБ). Ф. 20. Оп. 1. Д. 7а. Л. 12.

[6] Шиманская З. И поцеловала в учебнике все портреты… // Алексиевич С. А. У войны не женское лицо. Последние свидетели. М., 1998. С. 302.

[7] Цит. по: Клімковіч І. Як ад роднай галінкі лісток адарваны… або акупіраванае дзяцінства // Маладосць. 2004. № 6. С. 110. Перевод с бел.

[8] Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). Ф. 4п. Оп. 33а. Д. 697. Л. 5.

[9] Правда. 1941. 23 июня.

[10] Цит. по: Армия. 1997. № 3.

[11] Мінскае антыфашысцкае падполле. Аўт.-уклад. Я. І. Бараноўскі [і інш.] Мінск, 1995. С. 6.

[12] Тетрадь Петра Лидова // Правдист. 1947. 5 мая.

[13] ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 3038. Д. 5. Л. 4 – 4. Опубликовано: На земле Беларуси: канун и начало войны. С. 419.

[14] АИИ НАНБ. Ф. 20. Оп. 1. Д. 7а. Л. 27.

[15] НАРБ. Ф. 4п. Оп. 3. Д. 1214. Л. 2 – 13; Оп. 29. Д. 1. Л. 1 – 55.

[16] НАРБ. Ф. 4п. Оп. 33а. Д. 637. Л. 86.

[17] Белорусский государственный музей истории Великой Отечественной войны. КП-34535.

[18] Gerlach C. Kalkulierte Morde. Die deutsche Wirtschafts- und Vernichtungspolitik in Weißrußland 1941 bis 1944. Hamburg, 1999. S. 374, 382.

[19] Minsker Zeitung. 1942. 21/22 Juni.

[20] АИИ НАНБ. Ф. 20. Оп. 1. Д. 7а. Л. 27 – 28.

[21] НАРБ. Ф. 4683. Оп. 31. Д. 1046. Л. 17; Мінскае антыфашысцкае падполле. С. 9.

[22] Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной войны (22 июня – август 1941 г.) Документы и материалы. Сост.: В. И. Адамушко [и др.]. Минск, 2006. С. 254.

[23] Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной войны. С. 17.

[24] Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной войны.  С. 238.

[25] Булат Л. Чёрные дни Минска // Вечерний Минск. 2002. 26 июня.

[26] Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной войны. С. 33, 67.

[27] НАРБ. – Ф. 4п. – Оп. 33а. – Д. 697. – Л. 6.

[28] НАРБ. – Ф. 1450. – Оп. 4. – Д. 189. – Л. 42.

[29] Российский государственный военный архив. Ф. 38052. Оп. 1. Д. 6. Л. 26, 72 – 76.

Просмотров статьи:

4769

Автор статьи:

И. Ю. Воронкова, старший научный сотрудник Института истории Национальной академии наук Беларуси (Минск)

Поделиться в социальных сетях: